Шрифт:
– Ну, не я. Мои хлопцы…
Дима говорил об этом, не скрывая гордости.
«Ну, вы и уроды!» — подумала Маша. Озвучивать эту мысль благоразумно не стала.
Она бы и об этом забыла — в трудовой биографии Димы встречались эпизоды и погрязнее.
Однако через несколько дней в дверь их многокомнатной квартиры на Кутузовском раздался звонок. За дверью стоял мужик с седой, чуточку козлиной, бородой. Одет он был в потертый костюм. На пиджаке громоздились ордена и ленточки.
– Извините за беспокойство, — раскланялся визитер перед супругами, — но я — почетный академик…
Звук сложной, двойной фамилии ученого мужа пролетел по извилинам Машиного мозга, ни за что не зацепившись и не оставшись в памяти.
Академик отдаленно напоминал бомжа. Маше не хотелось пускать его в дом. Дима был с ней согласен. Так что козлобородого с двойной фамилией выслушивали в прихожей. Академик волновался.
– Я не стану ничего говорить о пожаре, — блеял и мялся гость. — Произошел, и Бог с ним… Я знаю, ничего не докажешь. Взятки гладки. В такой стране живем, ничего не попишешь.
– И что? — зевнул Дима ему в лицо.
– Перехожу к делу, — Академик воздел сухонькую ладонь. — При пожаре из нашей лаборатории пропал сейф. Несгораемый, замечу. Он не мог погибнуть в огне, поймите…
– А я при чем? — Дима, сохраняя невозмутимое лицо, пожал плечами.
– В этом сейфе хранился единственный экземпляр ценнейшего, уникальнейшего изобретения. Последнего слова в науке! Изобретения, которое может прославить страну!
– Ы-ы-ы-агггххх! — сладко распахнул начищенную «лакалютом» пасть Дима.
– Я прошу вас, я вас умоляю, я на колени могу встать, — частил академик с двойной фамилией. — Отдайте его мне!
– Послушайте, — сморщился Дима. — А почему вы решили, что ваше изобретение — у нас?
– Ему негде больше быть! Сейф-то несгораемый.
– То есть я — вор по-твоему? — Дима нажал кнопку вызова охраны, и через пару минут перепалки упиравшееся светило науки выволакивали на улицу два охранника.
Дима пригрозил им увольнением за то, что пускают всяких «посторонних пидоров».
Багратионовская — Филевский парк
После выдворения академика супруги вернулись в гостиную.
Маше было несколько неудобно за поведение мужа.
– Жалко академика этого, — сказала она.
– Забей! — Дима, неизвестно, чего добиваясь, в очередной раз оскалил белоснежные зубы.
– А ведь страну его изобретение могло прославить, — подъебнула Маша мужа. — Или тебе все равно?
– Это изобретение нам самим пригодится, — сказал Дима и чванно почесал брюшко.
– Оно что?.. У вас, что ли? — не сказать, чтобы Маша так уж сильно удивилась.
– А то! — Если бы какому-нибудь художнику потребовалось проиллюстрировать такой человеческий порок, как самодовольство, лучшей натуры, чем Дима, было бы не найти. — У нас, конечно!
– И что это за изобретение? — спросила Маша.
Тема для семейных разговоров была не самая веселая. Но Маша опасалась, что если Диму не отвлечь, он неминуемо заговорит на тему секса. А разговоры об этом в Димином исполнении были, как правило, отвратительны. Конечно, знала Маша, этого поворота в разговоре избежать не удастся. Но можно было потянуть время.
Дима прошел к бару, налил себе джина, добавил тоника, льда. Вернулся в кресло. Развалился.
– Короче, называется эта хуевина «вероятор», — начал он. — Как она работает, я в точности не знаю.
Маша стиснула зубы, чтобы не зевать. Но пусть, пусть поговорит о физике…
– В общем, представляет она собой такую вот херню, что-то между мобильным телефоном и цифровым фотоаппаратом…
– То есть и звонить, и фотографировать можно? — спросила Маша.
– Ну, ты и дура! — заржал Дима. — Такую хуйню кто только не изобретал! Сморозишь тоже.
Маша решила стерпеть. Дима из каких-то совершенно абсурдных соображений считал себя умнее Маши. Доводы разума к Диминой уверенности не имели, понятно, никакого отношения.
– А что там? — терпеливо спросила Маша.
– Ну, короче, на этой хуйне — две кнопки. Одна большая. Другая — поменьше. И как бы объяснить? Вот смотри. У тебя, допустим, важные деловые переговоры. От того, как ты себя поведешь, зависит судьба компании…