Юлька наклонилась и выудила из своих серых одеяний маленький короткоствольный пистолет.

— Меня научили стрелять, Игорь, — сказала она, поднимая его. — Вернись.

— В меня за последний месяц третий раз тычут оружием, — ответил Игорек. — Мне не страшно. Мне… противно.

— А это не имеет значения, — ответила Юлька.

Она стояла под крыльцом, стройная, в длинном платье, белом шерстяном фартуке и чепчике, с пистолетом в руках, и напоминала героиню гротескного фильма о монашках-преступницах.

— За пять минут довести даму до желания прикончить тебя на месте — не очень-то галантно, Игорь, — сказал позади кто-то. Игорек от неожиданности отпрянув наступил на лапу неугомонному псу и тот, взвизгнув, понесся куда-то за дом, отчаянно хромая.

Юлька опустила пистолет.

— Совсем рука не действует? — спросил Артур. — В твоем Секторе нам главврач сказал, что ты обманщик, Менжик. Говорит, приволокли хоть и грязного, но не вшивого, хоть и пьяного, но не алкоголика, а то, что рука не шевелится, так, говорит, отбил, наверное. Спазм мышц. Говорит, отпустите ребенка. Не место ему в Секторе. Ну мы и решили посмотреть, что там за дите такое безвинно страдает… а это наш юный друг. Отлеживается за казенный счет в безопасном месте.

Игорька словно ударило горячим по глазам — мелькнула длинной чередой цветная пленка: Столетний, дышащий через раз в холодной вонючей палате, клетчатый кусочек рубашки, которым ночью, в одиночестве, старательно ломал себе шею заплаканный человек, красные полукружья под глазами прооперированных.

— Безопасное место, — глухо повторил он и кинулся вперед, к высокой сухощавой фигуре, надеясь повалить, добраться до шеи и бить головой об каменистую дорожку, разбрызгивая кровь и слезы этого спокойного и жестокого циника.

Артур поймал его первым — всего лишь вытянув вперед руку, пальцами сжал горло так, что Игорьку пришлось запрокинуть голову, чтобы не умереть от давящей страшной боли.

— В спортзал надо было ходить, а не по бабам, — гулко, издалека, донесся голос Артура, а синий клочок неба снова затянуло серыми тучами.

Он разжал пальцы только тогда, когда под коленями Игорька оказалась влажная земля, а с губ потекла теплая тягучая слюна.

— Юля, — сказал Артур. — Вымойте его и накормите. Еле на ногах стоит, а нужен свеженьким. И еще. Я вам, девочки, ликерчик привез. Сливочный. И клубнику.

— Сложно переубедить человека без мнения, — задумчиво сказал Артур. — Придется нам для тебя мнение создавать.

Он переоделся в черно-зеленый свитер, синие джинсы и стал походить на школьного учителя, придерживающегося свободного стиля для большего контакта с учениками. Если бы не исходящий от него запах крови, Игорек бы хоть чуть-чуть расслабился, но запах этот мешал ему дышать, поэтому он сидел в кресле, выпрямленный и настороженный. Шея все еще болела. Душа — тоже. Сворачивалась в тугой комок в районе грудины.

— У меня есть мнение, — сказал Игорек.

— Какое? — усмехнулся Артур, показав идеально белые зубы с чуть выдающимися вперед резцами.

— Свое, — коротко ответил Игорек, понимая, что сформулировать не сможет.

— Да, — согласился Артур.

Под его большими ловкими руками с треском открылась бутылка коньяку, звякнули маленькие рюмки.

— Свое — это уже полдела. Индивидуализм. Ты мне еще скажи: «я личность, и вы не имеете права».

Игорек не стал отвечать.

Артур не торопил его с выводами. Пил коньяк, заедая его тонкими, медовой прозрачности ломтиками лимона.

— Что от меня нужно? — спросил Игорек, отводя взгляд в сторону, к закрытому синими непроницаемыми шторами окну.

— Вот, — одобрил Артур. — Так уже лучше. Я сейчас расскажу тебе, что случится, если операция по очищению нации провалится. Если она провалится, Игорь, на улицы выйдут сотни недобитков: ублюдков, способных продать родных за дозу, алкоголиков, разносящих болезни и грязь, как крысы, сумасшедших, воспроизводящих себе подобных. Уродов, маньяков, шизофреников. Они получат право на все. Они — это те, кому сейчас не жаль разорвать себя в клочья, чтобы доказать, что они имеют силу и вес. Это те люди, которые разучились жалеть, сопереживать и любить. Немытые эгоисты, которым всегда и все были обязаны: мы обязаны были их лечить, платить за них налоги, воспитывать их детей, подставляться под их ножи.

Они существовали всегда, как неизбежное зло. С ними мирились долгое время. Альтруизм же, Игорек. Возлюби ближнего своего. И вот когда стало ясно, что их стало так много, что любить-то, кроме них, и некого… тогда и пришлось запустить программу очищения и восстановления нации. И если раньше они были на дне, то если перетянут одеяло на себя сейчас, то мир перевернется, как тарелочка, и на дне окажемся мы.

— Вы правда убиваете детей? — спросил Игорек.

— Мы даем нормальным детям шанс вырасти в нормальной обстановке, — ответил Артур, — а не в обстановке вечного подчинения овощу-инвалиду в соседней комнате. Чтобы вырастить ребенка, дать ему достойное образование и получить в старости свой стакан воды, воспитывать его надо с полной отдачей, а не размениваться на кормление фикусов.