Шрифт:
ДОРИМЕНА. Как бы там ни было, я возвращаюсь к тому же. Я ввожу вас в расходы, и это меня беспокоит: во-первых, они слишком ко многому меня обязывают, а во-вторых, простите за откровенность, я уверена, что они не могут вас не обременять, а мне это неприятно.
ДОРАНТ. Ах, маркиза, это сущие пустяки, вас это не должно…
ДОРИМЕНА. Я знаю, что говорю. Между прочим, брильянт, который вы заставили меня принять, – такая дорогая вещь…
ДОРАНТ. Маркиза, умоляю, не переоценивайте вещицы, которую моя любовь считает недостойною вас! Позвольте… Но вот и хозяин дома.
Явление девятнадцатое
Те же и г-н Журден.
Г-н ЖУРДЕН (сделав два поклона, оказывается на слишком близком расстоянии от Доримены). Чуть-чуть назад, сударыня.
ДОРИМЕНА. Что?
Г-н ЖУРДЕН. Если можно, на один шаг.
ДОРИМЕНА. Что такое?
Г-н ЖУРДЕН. Отступите немного, а то я не могу сделать третий поклон.
ДОРАНТ. Господин Журден любит изысканное обхождение.
Г-н ЖУРДЕН. Сударыня! Это величайшая для меня радость, что я оказался таким баловнем судьбы и таким, можно сказать, счастливцем, что имею такое счастье и вы были так добры, что сделали мне милость и пожелали почтить меня почетом благосклонного своего присутствия, и если б только я был достоин удостоиться таких достоинств, каковы ваши… и небо… завидующее моему блаженству… предоставило мне… преимущество заслужить… заслужить…
ДОРАНТ. Довольно, господин Журден. Маркиза не любит длинных комплиментов. Она и так уже наслышана о необычайной остроте вашего ума. (Доримене тихо.) Как видите, у этого славного мещанина забавные манеры.
ДОРИМЕНА (Доранту, тихо). Это нетрудно заметить.
ДОРАНТ. Позвольте вам представить, маркиза, лучшего моего друга…
Г-н ЖУРДЕН. Это для меня слишком много чести.
ДОРАНТ. …человека вполне светского.
ДОРИМЕНА. Я испытываю к нему глубокое уважение.
Г-н ЖУРДЕН. Я еще ничего не сделал, сударыня, чтобы заслужить такую милость.
ДОРАНТ (г-ну Журдену, тихо). Смотрите не проговоритесь о брильянте, который вы ей подарили.
Г-н ЖУРДЕН (Доранту, тихо). Можно только спросить, как он ей понравился?
ДОРАНТ (г-ну Журдену, тихо). Что вы! Боже вас сохрани! Это было бы с вашей стороны неучтиво. Если желаете походить на вполне светского человека, то, наоборот, сделайте вид, будто это не вы ей подарили. (Доримене.) Господин Журден говорит, что он вам несказанно рад.
ДОРИМЕНА. Я очень тронута.
Г-н ЖУРДЕН (Доранту, тихо). Как я вам признателен, что вы замолвили за меня словечко перед маркизой!
ДОРАНТ (г-ну Журдену, тихо). Я еле уговорил ее поехать к вам.
Г-н ЖУРДЕН (Доранту, тихо). Не знаю, чем мне вас отблагодарить.
ДОРАНТ. Он говорит, маркиза, что вы первая в мире красавица.
ДОРИМЕНА. Мне это очень лестно.
Г-н ЖУРДЕН. Это мне, сударыня, лестно, что вы…
ДОРАНТ. А не пора ли обедать?
Явление двадцатое
Те же и лакей.
ЛАКЕЙ (г-ну Журдену). Все готово, сударь.
ДОРАНТ. В таком случае пойдемте к столу, пусть позовут певцов.
Шесть поваров, приготовивших парадный обед, танцуют вместе, что и составляет третью интермедию; затем они вносят уставленный блюдами стол.
Действие четвертое
Явление первое
Г-н Журден, Доримена, Дорант, трое певцов, лакеи.
ДОРИМЕНА. Дорант! Что я вижу? Да это же роскошный пир!
Г-н ЖУРДЕН. Полноте, сударыня, я бы хотел предложить вашему вниманию что-нибудь более великолепное.
Доримена, г-н Журден, Дорант и трое певцов садятся за стол.
ДОРАНТ. Господин Журден совершенно прав, маркиза. Я ему весьма признателен за то, что он вам оказывает столь радушный прием. Я с ним согласен, что обед недостаточно для вас великолепен. Я его заказывал сам, но в этой области я не такой тонкий знаток, как некоторые наши друзья, а потому и трапеза получилась не очень изысканная, так что вы найдете здесь прямые нарушения правил поваренного искусства и отклонения от строгого вкуса. Вот если б это взял на себя Дамис, тогда уж ни к чему нельзя было бы придраться: во всем были бы видны изящество и знание дела; он сам расхваливал бы каждое кушанье и в конце концов вынудил бы вас признать его незаурядные способности в науке чревоугодия. Он рассказал бы вам о поджаренных хлебцах со сплошной золотистой корочкой, нежно похрустывающей на зубах, о бархатистом, в меру терпком вине, о бараньей лопатке, нашпигованной петрушкой, о затылке нормандского теленка, вот этаком длинном, белом, нежном, который так и тает во рту, о дивно пахнущих куропатках и, как о венце творенья, о бульоне с блестками жира, за которым следует молоденькая упитанная индейка, обложенная голубями и украшенная белыми луковками вперемежку с цикорием. А что касается меня, то я принужден сознаться в собственном невежестве и, пользуясь удачным выражением господина Журдена, хотел бы предложить вашему вниманию что-нибудь более великолепное.