Он через стол ко мне повернулся, чашки локтем сдвинул.

— Деньги надо, понимаешь, деньги. Тут к отцу черт знает кто шляется, перехватить можно, они меня знают, дадут. Только не хочу я у них брать, до смерти потом не рассчитаешься. — Он вздохнул. — И матери обещал.

Кто-то с включенным приемником прошел под окном. Юра мотнул головой в сторону улицы:

— Слыхал? Оно самое. Сами дадут, только помощь нужна.

Наверное, у меня вид совсем дурацкий был.

Юра чашки по местам расставил.

— Ты думаешь, зачем я к твоему отцу ходил? Сейчас у людей импорта до фига. Больше, конечно, туфта всякая, но бывает и фирма. А как у кого фирменная аппаратура завелась, так ему фирменные диски надо. Зря, думаешь, в гараже работали? Хозяин для своей клиентуры любую аппаратуру достать может. И диски. Мы вот у него проводку делали, а он теперь с клиентами договорится, диски на кассеты бесплатно перепишем. И вперед. На эти кассеты знаешь желающих сколько будет. Тут главное, чтобы аппаратура в норме была, когда пишешь, и диск чтоб не хрипел, а то теперь все разбираются. А одному долго мне, понимаешь? Долго. Продавать я сам буду. Ты бы писал только. Ну, разик, может, попрошу кассеты отвезти. Как?

Я говорю, что во всем этом не разбираюсь.

— Эх, Витек, да зря я к Дмитрию Алексеевичу ходил, что ли? Все тебе у отца на аппаратуре покажу. Сможешь.

Когда мы напились чаю и я уже одевался, Юра спросил:

— А чего это ты вчера в гараж зашел?

— Так, — говорю, — просто. Повидаться.

Ничего я ему не сказал. Какая тут дискотека?

На улице Юра догнал меня. Он был в тапках и с помойным ведром.

— Ваньчику своему, — сказал он, — не говори.

Он хлопнул меня по спине и пошел к дому. Отошел немного, обернулся:

— Отцу, слышишь? Отцу тоже не надо.

У нас в среду биология последняя. Выходим из кабинета — Борис Николаевич ждет.

— Вы что думали — поговорили и все? А ну пошли.

В лаборантскую заходим, а там и повернуться нельзя. Одних осциллографов две штуки, ещё приборы какие-то и коробки, коробки.

Физик говорит:

— Вы сюда посмотрите.

И открывает узенькую такую дверь. Я думал — она наглухо заделана, а там маленькая мастерская оказалась. С токарным станком даже.

— Шефы дали, — говорит Борис Николаевич. — Сначала думали — в большие мастерские пойдет, да только я тут из отпуска пришел, и вот — пожалуйста. Ну так что, начнем?

И тут загремело. Ваньчик говорит:

— Ой, я нечаянно.

А у самого глобус в руках. Ободранный такой, пол-Европы нету. Борис Николаевич глобус взял, перед собой поднял.

— Номер первый! Только у нас! Шаровая люстра — цветомузыка под потолком!

Потряс он этот глобус, а там гремит внутри, катается что-то.

— Это же надо, латунную ось сломали.

И вытаскивает оттуда две половинки.

— Так что делать будем? Новую искать или как?

Ваньчик говорит:

— Да ну ее, склеивать ее, что ли? Точно, Витька?

Я эту ось взял, посмотрел.

— Если горелкой, намертво можно спаять.

Физик половинки в карман засунул.

— Мнения ученых разошлись. Будем считать, что работа началась?

И увел нас из мастерской.

Мы с Ваньчиком коробки разбирали. Там чего-чего только не было: транзисторы, конденсаторы, катушенции всякие. У физика ящики как соты. Вот мы две коробки разобрали, за третью взялись — слышим, станок гудит.

— О, — говорит Ваньчик, — посмотреть надо.

И в мастерскую пошел. Ну и я за ним.

Нас, вообще-то, на станке учили работать, какую-то ручку даже вытачивать давали, только из наших, я думаю, никто, как Борис Николаевич, не умеет. Я ещё не сообразил, что он делать собрался, а уже стружка во все стороны летит. Станок-то маленький. Из-за Бориса Николаевича и так ничего не видно, да ещё Ваньчик мельтешит.

— Леха, — говорю, — стой смирно.

А Борис Николаевич нам махнул, чтобы шли своим делом заниматься.

Посидели ещё немного. Борис Николаевич станок выключил, из мастерской выходит.

— Шабаш!

На часы посмотрели, два часа прошло. Он к нам подходит, улыбается, а в руке держит что-то.

— Ну как?

И ту самую ось подает. И ведь все же сделал! Изломы резцом убрал, в обеих половинах отверстия высверлил и шпилькой их соединил. Ваньчик эту ось со всех сторон рассмотрел.

— Ну, — говорит, — вещь…

То свинтит, то развинтит, и так ее повернет и этак. Прямо не налюбуется.