А дальше все просто. При очередной встрече с Раей я спросила, откуда у нее деньги на ресторан. И Рая вынуждена была рассказать правду. Мать дала 25 рублей и попросила что-то купить. Однако выяснилось, что брата в этом году в армию не возьмут, значит, и покупать не надо. Она с подружкой эти деньги прогуляла, осталось лишь 2 рубля. Думала, получит заработную плату и вернет матери. Когда в тот вечер приехала домой, узнала, что брат стал спрашивать, где деньги. Рая тут же придумала вариант с ограблением. Брат настоял на том, чтобы заявить в милицию, и потащил ее в отделение. Рая не ожидала, но отступать было поздно. Она вспомнила обстановку в лесу, мужчин и женщину, вспомнила и то, что один из мужчин пошел вслед за ней. Созрел план, и она написала заявление об ограблении. Она легко опознала «грабителя», потому что запомнила хорошо черты его лица…

— Николай Павлович, вы действительно невиновны, уголовное дело против вас прекращено, — вполне официально объявила я бывшему «обвиняемому», — но в суд вы все-таки будете вызваны. В качестве свидетеля по обвинению Раисы Н.

— Как же так? — явно растерялся Николай Павлович. — Я уж смирился с тем, что вы меня арестуете, такое роковое стечение обстоятельств.

Взрослый, здоровый, полный сил человек сидит в кабинете следователя и плачет. И теперь уже следователь растерялся. Просто не знаю, что ему говорить, как успокаивать.

Все, что догадалась сделать, это пригласить жену Николая Павловича, которая сидела в коридоре. С ее помощью удалось его успокоить, и они ушли. А я вздохнула с облегчением.

Против Раи Н. было возбуждено уголовное дело по ст. 180 УК РСФСР за заведомо ложный донос. Кроме того, при обыске у нее обнаружили два отреза на платье, которые она мошенническим способом взяла у сослуживцев, а также блузку из материала, данного ей подружкой.

Рая скрылась, пропадала где-то пять месяцев. Дело было приостановлено. Решив, что времени прошло достаточно и ее снова простят, Рая вернулась в деревню, где и была арестована. Позже состоялся суд.

Журналист Е. Шацкая в беседе с Ниной Сергеевной Герасимовой спросила:

— Почему вы стали следователем? [6]

Вопрос не прост, чтобы ответить на него, человеку бывает необходимо вспомнить все свое прошлое. Нина Сергеевна рассказала, как однажды, совсем еще девочкой, ученицей музыкальной школы, она вместе с матерью Марьей Дмитриевной, тогда администратором в Уфимской филармонии, слушала в переполненном концертном зале Первый фортепьянный концерт Чайковского. До сих пор помнятся ей радостно взволнованные лица людей. В тот день Нина Герасимова твердо решила: «Буду пианисткой».

Кончила десятилетку. Выпускной вечер совпал с проводами бывших одноклассников на фронт. Без устали крутили патефон, пели, танцевали. А утром пошли на призывной пункт. Не забыть ей строгие лица вдруг повзрослевших мальчишек. Там девушки договорились тоже пойти на войну.

…Фотографии, газеты военных лет, пожелтевшие письма-треугольники. В них раскрывается еще одна страница жизни коммунистки Нины Сергеевны Герасимовой, фронтовая. С 1943 года она — хирургическая сестра полевого подвижного госпиталя 3-й танковой (позднее 2-й гвардейской) армии, прошедшей путь от Орла до Берлина. Там, на колоннах рейхстага, среди множества росписей, одна сделана рукой гвардейца Герасимовой.

Орден Красной Звезды, медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», 24 благодарности. Вспоминая эпизоды фронтовой жизни, Нина Сергеевна разволновалась, потому что, рассказывая, ей пришлось как бы заново пережить бессонные ночи в операционной, стоны раненых, глубокое отчаяние, когда понимаешь, что ничем нельзя помочь.

— После войны работала в госпиталях, поликлиниках и заочно училась в юридическом, — рассказывает Нина Сергеевна. — Был один случай. Он, собственно, и перевернул всю маю жизнь. На территории Германии к нам в госпиталь попал один тяжело раненный офицер, отмеченный за подвиги восемью орденами. И вдруг его взвод обвинили в мародерстве: якобы ребята отобрали в одной немецкой семье курицу. Я спросила офицера: «Виноват?» «Нет», — сказал он твердо. И в этом «нет» было столько искренности, что не поверить ему было нельзя. Но дело не в словах. Весь образ мыслей этого человека, его поступки (буквально легенды ходили о его лихой смелости) — все говорило о том, что не мог он позволить себе такого шага. Я чувствовала, понимала, что тот, кто высказал страшное обвинение, поторопился? Но как доказать, что в данном случае проявлена поспешность? Что человек обвинен ложно? Хотя потом и восторжествовала справедливость, я решила: буду следователем или судьей. Чтоб все было строго по закону. Чтоб невиновный не страдал…

В апреле — мае 1970 года на территории Истринского, Красногорского и Одинцовского районов Московской области обокрали десять магазинов.

Ни одну из краж по горячим следам раскрыть не удалось. Все дела об ограблениях были переданы мне, и я засел за их изучение.

Ограбления совершались одним и тем же способом. Во всех магазинах взломаны двери или окна и выведена из строя охранная сигнализация. Почти во всех магазинах похищались деньги, которые продавцы и кассиры прятали на своих рабочих местах.

В нескольких случаях преступники поджигали магазины. Это особенно затрудняло расследование.

Словом, сходного было много, и это обстоятельство давало возможность предположить, что кражи совершаются одними и теми же лицами.

Для розыска была создана оперативная группа. Все отделы внутренних дел Московской области должны были немедленно сообщать нам о кражах, сопряженных с поджогами. Крайне желательно было нам приступить к расследованию непосредственно с осмотра места происшествия.