– Но Грит родилась на Пасху!

Вообще-то это был мой аргумент, но лучше, что его высказал кто-то другой. Это было совпадением. Просто Пасха – ближайшая возможность провести фестиваль. Мы не хотели ждать до осени. Могенс понял, что отговорки бесполезны, и обещал, что праздник состоится на Пасху во что бы то ни стало.

Карен встала у дверей. Она проследила, чтобы никто не ушел из библиотеки без задания. Весь город загрузили работой на ближайшие несколько месяцев, а Карен контролировала выполнение. Мы потратили кучу времени на тщательное планирование этого мероприятия, и вот теперь нашим мечтам предстояло воплотиться. Все были взбудоражены моей идеей, пока спустя несколько дней не объявилась другая «бомба».

Я мою посуду, а Йеппе с Великом вытирают. Мытье посуды в нашем доме – мужское занятие. А бабушка с Марианной занимаются другими делами. Если бы не они, наш дом превратился бы в сплошной бедлам. Только за последнюю неделю Марианна уже три раза просила Велика почистить за собой унитаз. Мытье посуды – единственное закрепленное за нами домашнее дело, причем я всегда мою, а они всегда вытирают. Вот они хлещут друг друга по заднице кухонными полотенцами. За окном бродят по залитому зимним солнцем саду бабушка с Марианной и о чем-то разговаривают. И мне кажется, что все так прекрасно и умиротворенно. Но вдруг идиллия разлетелась вдребезги. Дед возник перед ними словно из ниоткуда. Он был в ярости. Они даже не успели скрыться. Он со всей силы ударил Марианну в лицо кулаком и оттащил от нее бабушку. Но уже через секунду я вмешался в происходящее.

– Не подходи! – орет он, но я буквально выдрал у него из рук бабушку, схватил его одной рукой за ремень, второй за шею – и кинул головой в кусты.

Он пытается подняться, но я толкаю его снова. Он заплакал.

– Уходи и не возвращайся. Проваливай! Ясно? – Я повернулся к нему спиной и спрашиваю бабушку: – Ты в порядке?

Она кивнула – и вдруг завизжала. Оказывается, дед встал, подобрал с земли палку и собрался врезать мне по голове. Йеппе успел отвести удар левой рукой, а правой огрел деда чугунной кастрюлей. Тишина.

Мы все в шоке стоим и смотрим на повалившегося деда. Я вижу его мозги. Я поворачиваюсь к Йеппе:

– Ты его убил.

– Он хотел тебя ударить.

– Да, но ты убил его.

Я слышу крик Марианны и, преодолевая дрожь, иду к ней. Она все еще лежит на земле, вся в синяках, ей страшно. Я улыбнулся ей, обнял, поднял с земли.

Тогда бабушка, как ни в чем не бывало, подошла к Йеппе, взяла у него из рук кастрюлю. Сначала он не хотел отпускать ее, но бабушка настаивала. Все надежды Йеппе обрушились в один миг. Он старается выплеснуть свою боль в крике, но Велик схватил его с силой и яростью, каких я в нем прежде не замечал. Йеппе не смог вырваться, мы его не отпустили. Не потому, что хотели его наказать, а потому, что не хотели его лишиться. Наконец он выбился из сил.

– Я положу его на диван, – говорит Велик, продолжая удерживать ослабевшего Йеппе.

Мы все киваем. Я заметил, что бабушка счастливо улыбается, что кажется мне диким и странным. Наверное, дед был тем еще ублюдком, и все же могла хотя бы сделать вид, что боится или раскаивается.

– Нам нужно позвонить в полицию, – говорит она с улыбкой и идет в дом отмывать кастрюлю от крови и мозгов.

Пошел снег. Я еще несколько минут постоял, держа в объятиях Марианну. Я тоже хотел зайти в дом, но ее нельзя было отпускать.

Мы не звоним в полицию, а звоним Карен, которая в свою очередь связалась с Йенсом. Она ворвалась к нам в дом, потрясенная, как и все мы. Когда пришел Йенс, мы все, удрученные, сидели в гостиной, кроме бабушки, которая держалась особняком. Мы молчим уже больше часа. Йеппе прячется под одеялом. Йенс со своим молодым коллегой с удивлением смотрят на труп деда, уже наполовину засыпанный снегом. Мы не сказали, почему вызвали их. И теперь для них сюрприз: мертвый дед на моем газоне. Они входят в дом. Не выглядят взволнованными. Наоборот, они очень спокойны.

– Что случилось? – осторожно интересуется Йенс. Карен как-то стыдливо отвечает, что деду на голову угодила чугунная кастрюля.

– И как же она туда угодила?

Мы все молчим, и Йенсу приходится повторить свой вопрос. Я смотрю на окружающие меня лица – все они выражают страх. Я обещал Иисусу защищать своих друзей, и поэтому я говорю:

– Я его ударил. Я не хотел, но так получилось.

Все смотрят на меня так, словно я сделал им промывание желудка. Йеппе вдруг скидывает с себя одеяло и кричит:

– Неправда! Это сделал я.

Как будто это были важнейшие слова, которые он когда-либо произносил.

Я качаю головой:

– Не прикрывай меня, Йеппе, не надо.

Йеппе краснеет как рак, но возразить дальше не успевает, потому что в гостиную вошла бабушка:

– Йенс, Йенс.

Йенс оборачивается к ней:

– Да, Улла.

Его голос становится еще более спокойным. Ему очень нравится бабушка. Он несколько раз приходил к ней в гости уже после того, как она переселилась ко мне.