Последнее выступление в Харькове состоялось в январе 1929 года. Поездка была рассчитана на 10–12 дней: Харьков, Полтава, Кременчуг, Николаев, Херсон и на обратном пути — опять Харьков.

14 января в предвечерние часы в клубе ГПУ он читал пьесу «Клоп», а вечером в театре — доклад «Левей Лефа».

Внезапно Маяковский предложил отменить все последующие вечера — сдал голос.

С трудом удалось уговорить его выступить завтра днем в Оперном театре — ведь соберется не менее полутора тысяч студентов,

А вечером этого же дня Владимир Владимирович уехал в Москву. Вероятно, можно было восстановить голос и на месте, а затем, перепланировав города и даты, так или иначе сохранить маршрут.

Но обстоятельства личного характера сложились так, что ему пришлось даже нарушить свои обязательства. (А ведь Маяковский был человеком точным и аккуратным.)

Причины срыва прояснились лишь через много лет, когда в «Русском литературном архиве» (Нью-Йорк, 1956) были опубликованы выдержки из писем Маяковского к Татьяне Яковлевой, жившей тогда в Париже.

В этой публикации говорится: «Еще накануне поездки в Харьков Маяковский телеграфировал Татьяне Яковлевой в Париж: „Начале февраля надеюсь ехать лечиться отдыхать необходимо Ривьеру“».

В эти же дни он отправил еще две телеграммы, адресованные Татьяне Яковлевой, которые так же, как и стихи, посвященные ей, невозможно читать без волнения:

«Твои строки это добрая половина моей жизни вообще и вся моя личная».

И вторая:

«Я бросил разъезжать и сижу сиднем из боязни хоть на час опоздать с чтением твоих писем. Работать и ждать тебя это единственная моя радость». За неделю до этого Маяковский писал ей: «Письма такая медленная вещь, а мне так надо каждую минуту знать, что ты делаешь и о чем думаешь. Поэтому телеграмлю. Телеграфь. Шли письма — ворохи и того и другого». «Ты же единственная моя письмовладелица», - отвечает он на упреки за дни без почты. «Ты все говоришь, что я не пишу, а телеграммы собаки, что ли?».

Незадолго до этого он рассказывал ей о том, как шла работа над «Клопом» — в день первого чтения комедии труппе театра Мейерхольда: «Что о себе? Мы (твой фатерман и я) написали новую пьесу. Читали ее Мейерхольду. Писали по 20 суточных часов без питей и ед. Голова у меня от такой работы вспухла (даже кепка не налазит). Сам еще выценить не могу, как вышло, а прочих мнений не шлю во избежание упреков в рекламе и из гипертрофированного чувства природной скромности (кажется все-таки себя расхвалил?)

Ничего. Заслуживаю. Работаю, как бык, наклонив морду с красными глазами над письменным столом. Даже глаза сдали — и я в очках! Кладу еще какую-то холодную дрянь на глаза. Ничего. До тебя пройдет. Работать можно и в очках. А глаза мне все равно до тебя не нужны, потому что кроме как на тебя мне смотреть не на кого. А еще горы и тундры работы…».

Татьяна Яковлева уехала из России в Париж в 1925 году по вызову своего дяди, известного художника Александра Яковлева. (У нее началось в ту пору заболевание легких, и там она собиралась лечиться). Маяковский познакомился с ней в Париже 25 октября 1923 года и до дня своего отъезда из Франции (3 декабря) встречался с ней ежедневно в течение сорока дней.

Об этом рассказала мне мать Татьяны Любовь Николаевна; она же познакомила меня с письмами дочери. В одном из них, например, было написано: «Если я когда-нибудь хорошо относилась к моим „поклонникам“, то это к нему, в большей доле из-за его таланта, но в еще большей из-за изумительного и буквапьно трогательного но мне отношения. В смысле внимания и заботливости (даже для меня, избалованной) он совершенно изумителен».

С Любовью Николаевной я встречался неоднократно, и в последний раз — незадолго до ее смерти. Ссылаясь на письма дочери из Парижа, она рассказала многое из того, что проливает свет на факты, прежде непонятные нам.

В дни знакомства с Татьяной Маяковский посвятил ей два стихотворения: «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой», которые он читал в дни праздника Октября перед советским землячеством в Париже.

Судьба первого обычна: оно было опубликовано у нас в начале 1929 года и с тех пор широко известно. Но мало кто знал тогда, кому оно посвящено. Лишь в середине пятидесятых годов в журнале «Новый мир» в комментарии к стихотворению «Письмо Татьяне Яковлевой» говорилось и о том, кому посвящено «Письмо товарищу Кострову,…», т. е. раскрывалось имя Яковлевой. Кстати, у Яковлевой хранятся автографы обоих стихотворений, подаренные ей поэтом.

Таким образом, о существовании стихотворения «Письмо Татьяне Яковлевой» у нас стало известно из публикации в «Новом мире». До этого стихотворение было достоянием лишь узкого круга людей (кое-кто знал его, вероятно, с первых дней, другие же — после смерти поэта).

Незадолго до «Нового мира» оно впервые появилось в уже упомянутом томе «Русского литературного архива».

Татьяна жаловалась матери, что не все ее письма попали в руки Маяковского: «…Получаю бесконечные телеграммы — писем нет, тоскую». Или: «Только что получила от Маяковского книги, а вслед телеграмму, что он не получает моих писем. Это совершенно непонятно…»