— Ну и ну, ты ведь насквозь мокрый, — говорит Вольфганг. — Где ж тебя носило?

— Оставь его в покое, — вступается Ноа. — Неужели не видишь, что с ним происходит?

— А что с ним происходит?

— Не is in love. [33]

Yes — I am in love. [34]

Завтра в восемь.

Верена Лорд.

Верена.

Первое, что я вижу, переступая порог виллы, — это Рубенс моего отца: белокурая толстая голая баба за мытьем ног. Картина висит в обшитом деревом холле дома господина Манфреда Лорда. Забавно, не правда ли?

Я нахожу это столь забавным, что совершенно забываю отдать слуге в черной ливрее, открывшему мне дверь, бумагу от цветов, которые я принес. У слуги гладкое вытянутое лицо с холодными, словно лед, глазами и с такими тонкими губами, что можно подумать, у него вовсе нет рта. Он — тощий, маленького роста, надменный и самоуверенный. Мне вспоминается наш господин Виктор! Что за славный малый он был. Интересно, где он теперь работает?

Этот слуга и садовник с женой — люди, ненавидящие Верену, размышляю я, тем временем разглядывая сначала Рубенса, а затем слугу. Они считают Верену последней грязью. Она рассказала мне об этом в вечер нашего знакомства. В тот вечер я отвозил ее домой. С этим слугой надо держать ухо востро. Держаться дружелюбно. Очень дружелюбно.

— Пардон, пожалуйста, господин, бумага…

— О да! — улыбка, всегда улыбаться. — Не будете ли столь любезны?

Он будет столь любезен. Он берет бумагу.

— Большое спасибо, господин?..

— Меня зовут Лео, господин Мансфельд.

— Большое спасибо, господин Лео.

Заметно, как ему приятно обращение «господин». Я запускаю руку в карман.

— Ах, да! Не считайте выскочкой. У меня есть ужасная привычка, господин Лео.

— Пардон, пожалуйста, не могу поверить, господин Мансфельд!

— Нет, нет. Это со мной уже несколько раз случалось, когда меня приглашали.

— Что же, пардон, пожалуйста?

Кажется, его вечное «пардон, пожалуйста» — нервный тик.

— Уходя под хмельком, я забывал оставить вознаграждение, кое-что для людей, которые целый вечер ради меня так старались. Гадко, не правда ли? Полагаю, вы подаете за столом сегодня вечером?

— Да, господин.

— А кто готовит?

— Жена садовника.

— Могу ли я себе позволить заранее оставить вот это вам и ей?

Я даю ему тридцать марок. Сначала я хотел дать лишь двадцать. Но ему пришлось бы делиться. А так он может оставить себе на десять марок больше.

Кстати, давать на чай заранее придумал я. Я всегда так поступаю в гостях. Лучше всего сразу прокрасться на кухню и сунуть поварихе бумажку в руку. Сами знаете, на большинстве вечеринок не хватает льда или содовой. А если повариха уже подкуплена, она всегда отложит для вас посудину с кубиками льда или сифон…

Я еще раз оглядываю слугу Пардон-пожалуйста. Заручился ли я его дружбой? Кто знает. К господину Лорду приходит так много богатых людей…

— Я не могу это принять, господин Мансфельд!

— А если я вас очень прошу?

— Ну ладно. Сердечно благодарю. Также и от лица фрау Кляйн. Это жена садовника.

Он кланяется, фальшиво улыбаясь, проныра, который подсиживает Верену и на которого я надеюсь.

Раздвижная дверь красного дерева растворяется, появляется хозяин. Слуга исчезает.

— Мой дорогой Оливер — я все же позволю себе так вас называть — я искренне рад приветствовать вас в моем доме!

Манфред Лорд направляется ко мне с распростертыми объятиями. Он выглядит бесподобно! Мне приходит на ум хирург из одного фильма, несущийся по коридору в операционный зал в окружении свиты ассистентов и медсестер. Этот Манфред Лорд по меньшей мере на голову выше меня. Его смокинг, должно быть, стоит целое состояние. Он лучисто улыбается. Голубые глаза сверкают. Зачесанные назад седые волосы открывают высокий лоб. Думается мне, такой человек умен и опасен. Опасность заключается в его дружелюбии. У него благородный тонкий нос и выступающий затылок. Он пахнет лосьоном «Книзе Тен» и богатством, богатством, богатством. Его голос — звонкий, звучный, чарующий.

— Что за чудесные цветы вы принесли!

— Я хотел вашей жене…

— И к тому же красные гвоздики! Ее любимые цветы! Как вы догадались?

— Я… — Осторожно! — Не знаю, господин Лорд. Красные гвоздики — и мои любимые цветы. Вероятно, поэтому!

— Конечно, поэтому!

Он сердечно смеется и хлопает меня по плечу. Известно ли ему что-нибудь? Догадывается ли он о чем-нибудь? Есть ли у него план? Какой? Кажется, сильная сторона этого господина в том, что за честным, открытым лицом нельзя прочитать его истинных мыслей и чувств.