Мы опускаемся в огромные старинные кресла у камина, где, потрескивая, горит огонь. Верена глядит на пламя. Энрико уставился на меня (на нем снова роскошные ботинки с чересчур острыми носами). Манфред Лорд попеременно смотрит то на Энрико, то на меня, не без удовольствия, забавляясь. Жену он не удостаивает взгляда. Потирая руки, Лорд говорит:

— Нет ничего уютнее огня, горящего в камине, не правда ли, Оливер? Вы легко нашли дорогу к нам?

— Да.

Проклятье, я допустил ошибку!

— Браво! Большинство в первый раз приходящих к нам людей плутают. Cheerio! [35]

Мы снова поднимаем бокалы.

— Я уже достаточно хорошо здесь ориентируюсь, господин Лорд. Моя школа находится недалеко от вашего дома.

— Разумеется, — говорит он, широко улыбаясь. — Это-то я и забыл! Теперь вы, так сказать, наш сосед. Разве это не чудесно, Верена? Когда меня не будет дома, а у Оливера найдется время, вы могли бы вместе погулять, или выпить чашечку чая в «Амбассадоре», или поиграть в теннис на наших кортах!

— У меня всего лишь два свободных часа в день, господин Лорд. Нет времени играть в теннис. А в «Амбассадор» ходить мне запрещено.

С бокалом в руке Манфред Лорд откидывается назад в кресле.

— Разве это не безумно странно, милая? Ему нельзя в «Амбассадор», он не играет в теннис, у него всего лишь два свободных часа в день! А Энрико играет в теннис, ему можно в «Амбассадор», у него нашлось бы время, но ему нужно возвращаться в Рим! Бедолага!

Манфред Лорд — муж женщины, которую я люблю. Мой визави — мужчина, с которым она спит. Ребенок Верены, которого Манфред Лорд… в эту секунду в гостиную входит малышка Эвелин. Она выглядит крошечной. Поверх светло-голубой пижамы она накинула халатик, к нему — светло-голубые тапочки из шелка.

— Не помешаю? — вежливо и по-взрослому умно спрашивает она.

— Вовсе нет, Эвелин, — говорит Манфред Лорд.

— Я не Эвелин, папа.

— А кто же ты?

— Сегодня вечером я — господин Майер.

Верена потихоньку объясняет мне:

— Это старая игра. Каждые несколько дней она — не Эвелин, а господин Майер, господин Шмиц или господин Клингельбрёзель.

Я думаю: «Сегодня вечером она — не Эвелин, а господин Майер, чтобы лучше притворяться вместе со мной».

— И что же у вас за профессия, господин Майер? — задает вопрос Манфред Лорд.

— Я — финансист, — отвечает Эвелин (она произносит «финанцист»).

— О, понимаю, Чем могу быть вам полезен, господин Майер?

— Я только хотел пожелать доброй ночи.

— Очень мило с вашей стороны, господин Майер. Так и поступите, пожалуйста.

— Будет исполнено, господин, — отозвалась Эвелин.

Мать долго целует ее, они нежно обнимаются. Левую руку Эвелин сжала в кулачок, замечаю я.

— Спокойной ночи. Приятных сновидений.

— Да, мамочка.

Затем малышка идет к Манфреду Лорду. Она дает ему руку, не целуя его, и серьезно говорит:

— Прощайте, господин Лорд.

— И вы, господин Майер. Увидимся с вами завтра на бирже. Но не хотите ли вы меня поцеловать?

Кажется, Лорду это доставляет невероятное удовольствие.

— Хочу, — шепчет Эвелин.

Она целует отчима в щеку, торопливо, словно выдыхает. На секунду он перестает улыбаться, а затем шлепает Эвелин по попке. Она молча идет дальше и приседает перед Энрико. Теперь она направляется ко мне. То, что Эвелин держала в левой руке, она переложила в правую.

— Это господин Мансфельд, Эвелин, — говорит Лорд.

Эвелин снова приседает и дает мне руку.

— Спокойной ночи, господин Мансфельд, — произносит она.

Затем кроха в светло-голубых тапочках подходит к двери и исчезает. У меня в правой руке находится то, что только что находилось в правой руке Эвелин: что-то жаркое, мягкое. Но что?

Слуга Лео появляется с вазой, в которой стоят мои красные гвоздики.

— Куда мне их поставить, мадам, пардон, пожалуйста?

— На столик у камина.

— Не будет ли там слишком тепло, дорогая? — мягко спрашивает Лорд.

— Гвоздики так хороши. И я хотела бы любоваться ими после ужина.

— Конечно. Итак, сюда, Лео.

Энрико Саббадини смотрит на меня так, словно желает убить. Слуга Лео по-рыбьи улыбается мне, пока ставит цветы на мраморный столик, затем выпрямляется и говорит:

— Все исполнено, мадам.