— Вот как.

Они стояли бок о бок, а вокруг ходили люди. Теннисон долго молчал. Он погрузился в уже знакомое ей глубокое безмолвие, а потом проговорил:

— Я, конечно же, очень польщен…

— Ну, конечно, — вновь рассмеялась Ханна.

— Но…

— Пожалуйста, не чувствуйте себя обязанным окончить эту мысль. Думаю, я и так порядком вам надоела. А теперь прощайте. И простите.

Ханна улыбнулась, развернулась и ушла в дом болеть.

Когда некоторое время спустя она вернулась в сад, ее отыскала Аннабелла.

— Ну как? — спросила она.

— Никак.

— Честно говоря, мне кажется, что ты можешь успокоиться на его счет. Вот интересно, все поэты такие грязные? Ты видела его уши?

— Я как-то не присматривалась к его ушам.

— Тебе повезло. Только задумайся!

— О, да. Кому охота замуж за такие уши?

Подобная непочтительность вообще была характерна для Аннабеллы и потому не слишком задела Ханну, хотя впоследствии Ханна не раз мысленно возвращалась к этому разговору. Красота Аннабеллы была лишь фасадом, за которым скрывалась барышня ехидная, непостоянная, да и вообще бог весть какая. «Нимфа или дриада? — попыталась она передразнить его линкольнширский акцент. — Нимфа или дриада?»

Похоронив свои чаяния, Ханна чувствовала внутри себя только пустоту да отголоски болезни. Лишь бы теперь ей хватило сил увериться, что она, Ханна, была всегда, а Теннисон — нет. А там и день подойдет к концу. Дни проходят, как и всё остальное. Она из последних сил болтала с гостями и даже протянула потную руку для поцелуя щеголеватому Томасу Ронсли, которому ее представил отец. Этот Томас делал какие-то механизмы или что-то в этом роде и заработал на них кучу денег. Лишь потом, в постели, оставшись наедине с собой, она плакала и плакала без конца.

— Шшшшшш!

Элиза подняла глаза от счетов:

— В чем дело?

— Тише! — Мэтью прижал к губам палец и поманил ее тем же пальцем из дверного проема за собой.

Элиза подула на свежую запись, подсушивая чернила, и вышла вслед за мужем. Она обнаружила его у стены в прихожей, он же, заприметив ее, двинулся дальше. Она со смехом поспешила вдогонку.

— Куда ты меня ведешь? — окликнула его она.

Он присел на корточки и скрылся из виду. Когда она зашла за угол, он выпрямился в полный рост, сделал пируэт и вновь ее поманил.

— Дурачок! — она последовала за ним, посмеиваясь над его танцем.

В доме никого не было, гости разошлись. Он водил ее по всему дому, пока она не запыхалась, и, наконец, остановился у двери собственного кабинета.

— Ну что, зайдем?

Он улыбался. Усы шаловливо топорщились.

— С удовольствием! — выдохнула она.

Он распахнул перед ней дверь, и она вошла. И тотчас же увидела, к чему он ее так долго вел.

— Что это?

— Ага, — откликнулся он. — Что же это такое, в самом деле?

Элиза взглянула на коробку, стоявшую на полу.

— Когда ее принесли, я подумала, что это один из свадебных подарков.

— И не угадала. Правда, красиво?

На столе стоял медный механизм с тремя изогнутыми ножками, стержнем и барабаном, снабженным ручкой и множеством спиц, от которых под прямым углом отходили более тонкие оси, увенчанные шарами разных цветов. Вокруг некоторых из этих шаров вились крохотные шарики, каждый на своей оси.

— Это называется оррерий [18] .

— Небесные тела?

— Разумеется. А вон солнце, в самой середине.

— Красивая! Очень дорого стоила?

— Что за вульгарный вопрос! Иди сюда, дорогая, и поверни вот эту ручку.

— А не сломаю?

— Не бойся. Небеса в твоем полном распоряжении.

Он стоял позади нее, обхватив ее за талию, такую теплую после беготни по всему дому. Элиза взялась за рукоять и повернула. Механизм пришел в движение с дивной легкостью. Миры вращались слева направо, луны вальсировали вокруг них, и лишь огромный медный шар Солнца, в котором отражался свет лампы, был недвижим, словно идол.

— А это что за планета, у которой столько спутников?

— Юпитер.

— Какой ты умный!

— Ужасно. Просто невероятно, — и он поцеловал ее в шею.

День был ясен и упруг. В кронах деревьев шелестел ветерок. По синему небу ползло высокое белое облако. Тропа пахла выжженной пылью. До сих пор никто не наказал ее за грех, никто не впился когтями, не было даже стыда. Она лишь выполняла Его волю. И у нее было еще немало дел. В изгнании бесов настал решительный момент. Она закрыла глаза и приступила к молитве.