— И все они такие. — Он моргнул, вновь столь же медлительно.

— Ну и?

— В ней-то и загвоздка. Все они будут выходить одинаково. Я, конечно, мог бы доделать их вручную, привести в порядок.

— Нет, нет и еще раз нет. Так мы работать не будем. Весь смысл, вся соль моего проекта — механическая резьба!

Самое страшное в затеянной им рискованной игре было то, что хотя этот риск и подпитывал Мэтью Аллена энергией, нес его в будущее, как на крыльях, в терпком опьянении, доставлявшем истинное наслаждение, полнил каждое мгновение его жизни ощущением собственной силы и неограниченных возможностей, но, если его постигнет неудача, да, стоит ему потерпеть неудачу — весь этот стремительный поток энергии рухнет, словно телега в придорожную канаву, и не будет ничего, лишь унижение, долги, тюрьма, и все, чему он бросил вызов, вновь его настигнет. Вот он какой, этот риск. Мэтью внезапно швырнул доску в дальний угол комнаты с такой силой, что работник отпрянул и, словно пугливая старуха, прижал руку к затрепетавшему сердцу.

— Черт побери! — Он успокоился, несколько раз огладив обеими ладонями бороду. — В таком случае эту часть механизма следует изготовить из стали. Вот и все дела. Заказы придется задержать. Но другого выхода нет. Ну и ладно. Сейчас же отошлю ее мастеру.

— А мне как быть? Я могу доделать несколько штук вручную.

— Нет, нет. Слышали, что я сказал? Можете отправляться домой к жене.

Работник лукаво улыбнулся:

— У меня нет жены.

— Тогда переоденьтесь и пойдите поищите.

— О, далеко ходить не надо. Скажите, а мне заплатят?

— Да, — прошипел Аллен. — А теперь ступайте. Полагаю, у нас тут все застопорилось по меньшей мере недели на две. Я дам вам знать, когда вы понадобитесь.

Возвращаясь в Хай-Бич из Вудфорда, Мэтью Аллен сочинял в уме письмо заказчикам, где до того убедительно приносил им свои извинения и до того изысканно уверял в исторической значимости затеянного им предприятия (не забыв упомянуть непреложную истину, что революции в один день не делаются), что к тому времени, когда его нагнал Томас Ронсли верхом на лошади, настроение у него уже снова было чудесное. Мэтью поприветствовал молодого человека как предприниматель предпринимателя. И даже намекнул на свои сегодняшние затруднения, а Ронсли, которому были знакомы подобные неурядицы, с готовностью ему посочувствовал. В ответ на вопрос, куда же он скачет, Ронсли открылся, что на самом деле направляется к дому Алленов, к которым решил заглянуть по-дружески, без предупреждения. Ему захотелось угостить семейство доктора яблоками из своего сада. Смеет ли он надеяться, что застанет дома супругу доктора и его дочь?

Выглянув в окно, Ханна увидела Чарльза Сеймура, который прогуливался за оградой парка, размахивая тростью. Скука, бессилие без признаков безумия, непреходящая тихая ярость… Ханне показалось, что он вполне годится ей в товарищи, ведь его жизнь столь же пуста и убога, как и ее собственная. Во всяком случае, он со всей очевидностью нуждался в обществе. Она спустилась вниз и пошла ему навстречу. Какая теперь разница: она может встречаться, с кем ей заблагорассудится, а кроме того, ей ужасно скучно.

Когда она к нему приблизилась, он поднял руку, чтобы снять шляпу, и обнаружил, что шляпы-то на нем и нет. Тогда он улыбнулся и жестом изобразил свое намерение. Ханна на миг задержала взгляд на его туфлях и улыбнулась в ответ.

— Добрый день! — сказал он.

— Добрый день.

Она вновь взглянула на Чарльза Сеймура. Его гладкое безбородое лицо, увенчанное копной светлых вьющихся волос, раскраснелось на ветру.

— А сегодня нежарко, — произнес он.

— И в самом деле. Ветер с севера. Отец говорит, у больных в такую погоду бывает обострение.

— Но у вас ведь теплая шаль?

— Теплая.

До чего же приятно, когда кто-то беспокоится, чтобы тебе было тепло. Этот участливый и вместе с тем покровительственный тон к лицу истинному джентльмену и аристократу. Впрочем, он ведь и в самом деле аристократ. Став его женой, она сразу бы оказалась в высших слоях общества и могла быть уверена в своем будущем. Нелепая мысль, раньше ей такое и в голову не могло прийти. А еще в нем чувствуется пылкая натура. Ханна знала, что он здоров, что его поместили сюда против его воли, по настоянию семьи, чтобы он избавился от нежелательной влюбленности. А стало быть, им обоим пришлось отказаться от своих возлюбленных.

— Я сегодня не в духе, — сказал он, вновь принимаясь размахивать тростью. В голосе его звучала такая искренность и прямота, что, казалось, он готов раскрыть ей все свои секреты. — Вынужден признать. Перво-наперво, книга, которую я читал, закончилась. Впрочем, раз уж на то пошло, она была не слишком-то интересная.

— У моего отца есть библиотека. Он наверняка разрешит вам ею пользоваться. И у меня тоже довольно книг.

— Что ж, очень мило с вашей стороны. Ваш отец держит библиотеку для всех нас, однако книги там по большей части религиозного свойства. — Он постучал тростью по ботинкам, словно бы готовясь сыграть в крикет. — Если уж совсем честно, я не слишком большой любитель чтения. Для меня это скорее способ отвлечься.

— А давайте погуляем… — Он взглянул на нее, и она тотчас добавила, чтобы не слишком его напугать: — Как-нибудь.

— Надеюсь, вы бы не отправились на прогулку с первым попавшимся умалишенным? Впрочем, знаете ли, я-то как раз не сумасшедший.

— Да, знаю.

— Гм. Вам, наверное, скучно, как и мне?

— Я…

— Добрый день. Какая приятная встреча! — Голос отца. Ее заметили. А с отцом этот молодой человек, Ронсли.

Чарльз обратился к обоим сразу.

— Добрый день. Я Чарльз Сеймур, — сказал он, протягивая руку Ронсли.