— последний вопрос был ключевым для определения дальнейшей судьбы коллектива, —

Если он расшифровал наши замыслы, то в любом случае будет вести игру до конца и

сто процентов заманит бывшего товарища в ловушку. Это в том случае если все

плохо. Если все хорошо, то через несколько дней я получу возможность с ними

общаться».

Щелкнула дверь. На пороге стоял улыбчивый китаец в просторном одеянии темного

цвета. Он кивнул головой и сделал приглашающий жест.

Лаборатория Андрея располагалась на одном этаже с моей палатой. В ней так же не

было окна, зато на стене висели круглые часы и стоял малогабаритный телевизор.

Российских каналов оказалось два.

Я чуть не зарыдал, когда в «Вестях» показали родной Иркутск.

Режим жизни был изложен в листке над кроватью: завтрак, два часа в лаборатории,

сон, обед, отдых, еще два часа обследований и ужин. Ночные обследования раз в

два дня.

Теперь мне кровь из носу нужен был «Малыш».

Информационная блокада начинала давить, вгоняя в некое подобие клаустрофобии.

Приглядываясь к окружающим, я по-прежнему не видел никого с сотовыми телефонами

и на первом обследовании спросил об этом Андрея.

Оказалось, здание просто глушится, а специального запрета никакого нет.

Свою просьбу вернуть «Малыша» аргументировал находящимися в нем фотографиями

жены и детей. Мол, скучаю.

Обследование оказалось не очень забавным.

Меня уложили в подобие космонавтского кресла.

Андрей устроился рядом на таком же.

Симпатичная китаянка воткнула нам в вены иглы, похожие на датчики. От них шли не

трубки или шланги, а цветастые провода.

Для начала прокрутили короткий фильм о мясобойне.

Животные по одному забегали в узкий проход, где, сраженные электрическим током,

хрипели, пучили глаза и валились. Следом несколько рабочих подвешивали их за

ноги и резали вены на шее.

Картинка бесстрастных забойщиков и льющихся потоков крови сразу включили во мне

замедление времени.

Я покосился на Андрея и сообщил ему:

— Началось.

Он моргнул и утвердительно покивал головой, мол, не переживай все под контролем.

Дальше я понял, почему работа в лаборатории занимала в день не более четырех

часов.

Короткометражные фильмы, сменяя друг друга, способны были расшатать самую

устойчивую психику.

Мне сначала казалось это забавным, а вот потом стало не до шуток. Андрей меня

предупредил, чтобы я не закрывал глаза, иначе придется удерживать веки

специальными скобками.

Скоро кровавая каша на экране стала невмоготу, и я приловчился время от времени

закатывать глаза, делая картинку мутной и невнятной.

Через тридцать минут закончились сцены массовых убийств, расстрелов и казней, и

некоторое время шли картинки с панорамными видами. За это время я понемногу

вернулся в первоначальное состояние и оправился от полученного «нокдауна».

Время наконец обрело свое нормальное течение, и пришло понимание странных

нюансов, которых, раньше не замечал.

Например: после первого замедления времени у меня появилось ощущение дикой силы.

Я знал точно, что если сейчас у меня в руках окажется подкова, я согну ее не

задумываясь. Еще я вдруг четко уловил, сколько человек находятся за стенами

нашей комнаты, и концу первой части сеанса даже стал различать мужчин и женщин.

Глядя на успокаивающие картинки, предположил, что смогу и сам моделировать

подобные состояния.

«Наверняка, — рассуждал я, — Можно сделать для себя такую подборку, которая

будет вытаскивать из тайников сознания скрытые возможности».

Умиротворяющие панорамы пропали, экран потух, и появилась девушка ассистент.

— Десять минут на туалет и чай, — сообщил Андрей.

— А кофе есть? — поинтересовался я.

— У нас даже чай одно название. Так просто, водичка подкрашенная, — ответил

мучитель, — Любое вещество, влияющее на мозг, сильно меняет его свойства,