появился запас почти в двадцать минут на маневры в загазованном помещении.

Перебрался ближе к выходу и встал за выступом стенки.

Костер бахнул последний раз.

Наступила полная тишина.

Видимость — почти нулевая. Сизый дым плавал в помещении подвала, клубясь в

слабом дневном свете из мелких окон. Стекла на резиновой маске стали запотевать.

Штурм никак не начинался.

Неожиданно через двери залетела пара гранат и, кувыркаясь, в подвал покатились

спецы в каких-то хитрых масках.

Я сразу понял, что мне среди них не затеряться. Слишком уж громоздко мое

приспособление — это как прятать бомжа среди публики во фраках.

Игра — проиграна.

Абсолютно не таясь, я вышел в коридорчик перед выходом и стал неторопливо

подниматься по лесенке.

Две фигуры на входе инстинктивно потеснились, продолжая вглядываться в плавающую

сизую дымку. Успел даже подняться на две ступеньки, когда один опомнился и

попытался меня схватить.

Я лягнул ногой назад и выскочил улицу.

Стекла на противогазе запотели окончательно.

Представляю, насколько дико я выглядел даже для видавших виды спецов. Резиновая

харя. Шланги, а еще перемазанная подвальной грязью фигура настойчиво пыталась

скрыться.

Вел я себя так, будто играл в пятнашки.

Сейчас-то ясно, что это были фокусы чистого кислорода, который честно

производился остатками химикатов. Но долго хохотать и играть в регби у меня не

получилось, и когда я уже был сбит с ног, схвачен и остался без маски, то все

еще весело орал:

— Теперь моя очередь ловить! Теперь вы убегаете!

Глава 27.

Любое похмелье не сахар. Кислородное тоже. Что уж вырабатывалось там в ранце —

не знаю.

Сначала никак не проходило опьянение, а потом навалилась тошнота, и я чуть не

выблевал потроха.

Спецы все-таки ткнули меня по печени пару раз.

Расслабляющий удар. Этот термин я помнил из краткого милицейского курса боевого

самбо.

Садить в машину по-человечески тоже не стали, а сунули за спинками уазика чуть

не вниз головой.

Рвать меня начало на улице после десятиминутной езды.

— Укачало, — произнес один из конвоиров, и в этот момент я выплюнул ему на

камуфляж комок зеленой слизи.

— Вот сука, — развернул он меня к себе спиной и, судя по интонациям, хотел «расслабить»

еще раз.

— Отставить! — прозвучал неожиданно знакомый мне голос, — Давай пока его в

дежурку.

Глянул на говорящего сквозь пелену «похмелья» и сообразил, что именно он

предлагал мне сдаться. Меня еще корежило, но я постарался благодарно улыбнуться

своему нечаянному спасителю.

— Да что вы, — возмутился мой конвоир, — Он же Сергиенке нос сломал, а мы тут

нянчимся с ним …

— Отставить, я сказал! — еще жестче сказал командир, — Он ни тебя, ни меня не

боится! Это спец. Видал, какую кутерьму устроил из подручных средств? Ему дай

волю, он и сейчас бежать попытается.

Внутренности болели.

Пристроившись на узенькой лавке в одиночном боксике дежурки, я пытался найти

положение, в котором хоть немного отпустит.

Бесполезно.

Прогуливаться два шага туда, два шага сюда не мог — ноги не держали. Все

признаки отравления были налицо.

Прошло минут тридцать, пока в двери не провернулся ключ.

— На выход! — бесцветно произнесла стоящая в проеме фигура в камуфляже, — Руки

назад…

Клацнули наручники. Привычная процедура. Сколько раз, работая в уголовном

розыске, я надевал их сам, и сколько раз их впоследствии надевали мне.

Вспомнился один каторжанин, который все время таскал с собой канцелярские

скрепки в кармане пиджака. При досмотре их не изымают, а при случае, если «браслеты»

застегнуты впереди, или где-нибудь на батарее, есть возможность разомкнуться. О

жене и обысках, которые она пережила, не дал додумать толчок в спину.