— Вы нашли его?

— Не сразу. Мы прочесали весь район, но, казалось, что сама земля проглотила его. Не было никаких следов. — Она протянула гному чайник. — Наверное, кто-то нашел его, но мы так и не узнали, кто. Спустя три дня бесплодных поисков — отец Солостарана, похоже, мобилизовал всех солдат Квалинести — маленький Арелас однажды утром был обнаружен спящим на мху внутреннего двора дворца. Должно быть, он забрел — или кто-то принес его туда мимо стражи — через проход в сады. Он был укрыт покрывалом, чтобы не замерз.

Флинт последний раз провел тряпкой по сверкающему медному чайнику и поставил тот на середину кухонного стола.

— Он заболел?

— Очень. Когда мы нашли его, у него была лихорадка. Он несколько дней парил на краю смерти. Я применила все средства, что имела. Я использовала всю магию, которой владела, но не могла излечить. Я могла только облегчить симптомы. Никто не мог помочь. В этот момент, наконец, Беседующий приказал отправить Ареласа к эльфийскому клирику за пределами Квалинести.

Флинт облокотился на столешницу, пока Эльд Айлия ополаскивала чистой водой керамическую емкость, в которой она мыла посуду. Похоже, этот разговор напомнил ей еще кое-что, так как она продолжила свой рассказ, после того как положила емкость, перевернув ее, рядом с локтем Флинта.

— Солостаран и Кетренан появились на свет относительно легко — конечно же, если можно применить такой термин к рождению ребенка. Но Арелас… еще до своего рождения он был… не правильным. Он просто располагался в утробе матери неправильным образом. Его рождение длилось больше дня, и мне, наконец, пришлось воспользоваться щипцами, чтобы помочь ему, чего я старалась никогда не делать.

— Однако, в тот раз это отлично помогло, — радостно сказала она. — Ничего, кроме небольшого пореза на его ручке, который быстро зажил, оставив только шрам. Всего лишь небольшая метка в форме звезды. Она напомнила мне метку, которую, как я слышала, некоторые из Народа Равнин ставят молодым мужчинам, достигшим зрелости.

— Теперь, мастер Огненный Горн, пойдем, — оживленно произнесла она, кладя сильные руки на плечи гнома и разворачивая его, — посмотрим, чем там занят юный Танталас.

Они вернулись в главную комнату. Танис стоял рядом с открытым буфетом возле входной двери.

— Вы нарисовали все эти портреты, — сказал он, рыжевато-коричневые волосы Полуэльфа прошелестели по его кожаному камзолу, когда он обернулся.

— Да, по памяти, — сказала Айлия, расправляя косу, уложенную вокруг головы и заканчивавшуюся пучком на затылке.

— А мой здесь есть? — хриплым голосом, как бы случайно интересуясь, спросил Танис. Флинт надеялся, что акушерка не разочарует его.

— Нет, здесь нет. — Плечи Таниса поникли от такого ответа.

— Я храню твой портрет в своей комнате, — добавила она, и эффектно ступила на каменную лестницу, слева от двери на кухню, ведшую из прихожей наверх.

Флинт безмолвно обменялся взглядом с Полуэльфом, услышав над собой шаги пожилой акушерки. Уже давно миновала полночь, а им нужно было рано вставать из-за охоты на тайлора, но Флинт скорее бы умер, чем поторопил бы сейчас Таниса уйти.

Внезапно Эльд Айлия появилась на нижней ступеньке, и Флинт задумался, входит ли телепортация в число ее магических умений. Она была необычайно быстроногой для того, кому несколько веков от роду.

— Вот, — сказала она, и протянула Танису портрет, заключенный в витиеватую рамку из серебряной и золотой филиграни, и стальной кулон на серебряной цепочке. — Этот кулон принадлежал Элансе. Она дала его мне перед смертью.

Танис почти благоговейно взял одной рукой рисунок, а другой — кулон, явно не зная, что рассматривать первым. Зеленовато-карие глаза Полуэльфа повлажнели, но, может быть, это была игра света.

— Итак, она видела это лицо, — прошептал Полуэльф, и Флинт отвернулся, уставившись на огонь. Дым, несомненно, был причиной того, что его собственное зрение затуманилось.

Эльд Айлия заглянула ему через плечо.

— Ты был крепким младенцем, Танталас — необыкновенно здоровым для того, чья мать была такой хрупкой ко времени его рождения.

Танис сглотнул, и Айлия продолжила, ее голос был едва слышен Флинту, стоявшему всего лишь в паре метров от них. Он подумал, не этим ли сладким голосом старая акушерка разговаривала с роженицами, успокаивала страдающих коликами младенцев.

— Эланса нежно любила Кетренана, Танталас. Она решила, думаю, в начале беременности, что не хочет жить без своего мужа, но оставалась в живых, надеясь, что ребенок — его.

Лицо Таниса окаменело.

— А затем, увидев меня, — сказал он, — она узнала правду. — Он попытался вернуть акушерке портрет, но та не взяла его.