— Вот об этом я и говорю, — шепотом стал объяснять он. — У меня в Алаверди, в сберкассе, есть вклад в 25 тысяч. Почему бы не взять 20 тысяч. Десять я дам тебе на свадьбу и путешествие, а 10 тысяч мы поделим с Ашотом.

— Вы очень добры, дядя Минас, как же мне отблагодарить вас. В течение года постараюсь вернуть вам долг.

— Наивный ты человек, Карлен, я же не в долг даю, а просто так — свадебный подарок. Можешь сам лично получить в сберкассе, — он усмехнулся и добавил, — я обо всем уже позаботился. У меня есть приходо-расходные ордера. Их заполнит и подпишет Ашот. На моем удостоверении сменим фотокарточку— приклеим твою. Чтобы не вызвать сомнений, ты выпишешь все 25 тысяч, на 5 тысяч откроешь новый счет, а 20 тысяч получишь. Фактически всю ответственность мы с Ашотом берем на себя, а большую часть суммы отдаем тебе. На следующий день я пойду в сберкассу. Тогда выяснится, что совершено преступление. Начнут искать виновника. Этот Геворк Давтян, я уже говорил, как две капли воды похож на тебя. Я их наведу на этот след. Его арестуют, в этом и заключается моя основная цель, — закончил дядя Минас.

Деньги привлекли меня — я дал согласие.

Пятого июля мы с ним на мотоцикле приехали в Алаверди. Я пошел в сберкассу, а он ждал меня на окраине города. Остальное вам уже известно, товарищ следователь, — закончил он свой рассказ.

Немедленно был арестован Минас Гогиян.

Вскоре комиссия, направленная в Дзорагюх, закончила проверять бухгалтерские документы совхоза. При этом обнаружена недостача в сумме 425 тысяч рублей. Долгие годы бухгалтер Минас Гогиян с группой лиц занимался хищением совхозных средств.

Коллегия по уголовным делам Верховного Суда Армянской ССР приговорила всех подсудимых к длительным срокам лишения свободы. Кара была суровая, но справедливая.

Прошли годы. Благодарная работа следователя вела меня по многим тропинкам — скользким и трудным, но этот случай запомнился надолго…

Поезд стремительно несется по Дорийскому ущелью. Подхожу к окну — на склоне гор раскинулся Дзорагюх, окруженный фруктовыми садами. Среди деревьев возвышается многоэтажное здание из туфа. Это новый совхозный клуб, построенный на честно заработанные средства колхозников, на деньги, которые были конфискованы у Минаса Гогияна.

Протяжный свисток электровоза отдается эхом и тает в ущелье. По неизведанным дорогам иду я к новым следам…

СОБЫТИЯ ПОСЛЕДНЕЙ НЕДЕЛИ резко изменили тему разговоров в ресторане аэропорта. Людей, любивших посудачить, больше уже не интересовало, кто с кем уходил с работы. Никто не слышит колких или шутливых замечаний по этому поводу. Все думали о том, кто «следующий». У одних замирало сердце и противный холодок проползал по спине, другие с любопытством наблюдали за мучениями первых, третьи с удовлетворением констатировали факты и говорили: наконец-то!

Примерно неделю тому назад в слякотный осенний день буфетчица Таня Ипатова была вызвана в прокуратуру и не вернулась. Потом оттуда сообщили, что она арестована. Вслед за ней были арестованы и другие. Многие задолго до этого предполагали, что такие события непременно произойдут, но не думали, что это случится так скоро. Иные надеялись, что все обойдется.

А все началось значительно раньше производства контрольной проверки работниками милиции и общественными инспекторами. Еще летом посетители часто стали жаловаться на некачественность блюд, неполноценность их, бортпроводницы успели месяца за два составить десятки актов на недовложения продуктов в рационах для пассажиров самолетов. Находились смелые люди, которые говорили директору ресторана о хищении, называли поименно воров, но все оставалось по-прежнему, если не считать того, что эти смельчаки почему-то увольнялись. И вот — аресты. Да, для многих сотрудников они не были неожиданностью, но ни о чем другом разговаривать они все-таки не могли.

Ничего не хотелось делать и Гале Андреевой, несколько месяцев тому назад назначенной начальником смены цеха бортового питания, в котором готовились рационы для пассажиров. Руки не повиновались ей, и только поторапливания стюардесс заставляли работать. Вот уже который день она собирается пойти в прокуратуру и все рассказать, но до сих пор не смогла сделать этого. Не хватает решимости. Да еще начальник цеха, который, словно прочитал ее мысли, постоянно твердит, что нужно молчать, если вызовут, пугает допросами и тюрьмой.

Однако все сомнения о том, идти или не идти, разрешились в тот же день. К Андреевой прибежала Тонечка— инспектор по кадрам — и передала ей телефонограмму, которой обязывались явкой в прокуратуру Галя и еще несколько человек.

Пришла она немного раньше назначенного времени, и ей пришлось подождать. Впрочем, это ее не огорчило: хотелось оттянуть встречу со следователем. Она хотела продумать, как вести себя, говорить ли правду или послушаться советов начальника цеха, но мысли путались, и, когда ее пригласили войти в кабинет, она так ничего и не решила.

Сидя на краешке стула в очень напряженной позе, Галя Андреева немножко рассеянно отвечала на вопросы следователя, пока он ее спрашивал о том, где она родилась, комсомолка ли, кем работает.

Потом он спросил, знает ли она, зачем ее вызвали, не желает ли что-либо рассказать. Она знала, зачем ее вызвали на допрос, ей нужно было многое высказать. Ведь она же сама хотела прийти и выговориться, выплеснуть ту накипь, что скопилась за несколько месяцев работы у нее на душе, но почему-то в ответ следователю отрицательно покачала головой.