Лулу галантно поблагодарил, чуть приподняв шляпу, и понуро поплелся. Куда? Он и сам не знал. Пересчитав наличные деньги — немного более четырех сотен — Лулу зашел в третьеразрядную бодегу недалеко от Северного вокзала. Здесь, как и повсюду, говорили о покушении на Арманда Калинеску.

Об этом же говорили мастера в парикмахерской господина Заримбы, высказывая различные предположения о наказании, которое понесут убийцы. Люди спорили, гадали, а Гицэ Заримба продолжал пребывать в неизвестности. Предположения его не устраивали. Ему нужны были конкретные факты, а не бульварная болтовня, как он называл неточные сведения. Задержка с приведением в исполнение приговора выводила его из себя… Он спустился в подвал своей квартиры, где Думитреску со вчерашнего вечера пил заграничные вина лучших марок. Бывший мясник той самой бойни, при которой когда-то работал цирюльником горбатый Заримба, Думитреску разбирался не только в разделке мясных туш и разработке «особых приказов», он был неплохим знатоком и вин. Словно дегустатор, он пил медленно и маленькими глотками, но зато часто прикладывался к бокалу. Теперь, потягивая вино, Думитреску успокаивал своего коллегу:

— Я тебе сказал: ребята надежные, все до единого дали «присягу самопожертвования». Это подлинные легионеры-мученики и имена их заслуживают занесения в святцы! Ясно?! Не то, что мы с тобой… Они верят в «капитана», жизнь готовы отдать за него, а мы?.. Что смотришь на меня? Не нравится? А мне, думаешь, нравится? Будто мы не могли тогда освободить «капитана» и ликвидировать «слепого» независимо от всего прочего…

— Резонанса бы не было такого! — отозвался Заримба.

Думитреску курил длинную сигару и потягивал вино, каждый раз наполняя бокал из новой бутылки. Его разорванное ухо то и дело вздрагивало. Помолчав немного, он пристально посмотрел в глаза Заримбе.

— А ты, Гицэ, — Иуда! Клянусь всеми печенками архангелов, — ты настоящий Иуда Искариот!..

Заримба молча покосился на собеседника, но, не выразив никакого отношения к его словам, погрузился в изучение своих заусениц.

— Ты не обижайся, — продолжал Думитреску. — И я — Иуда, и Хория — тоже. Мы все предали «капитана». Разница между нами и теми, которые Христа предали, лишь в том, что они получили тридцать серебреников… А мы — шиш!.. Или вот, можешь получить семь граммов… Хочешь?

Думитреску достал пистолет, подержал его на ладони, словно взвешивая, потом направил его на себя и, зажмурив один глаз, стал всматриваться в дуло. Вдруг раздался выстрел… и с потолка упал кусок штукатурки…

Заримба вскочил. Думитреску усмехнулся и спокойно сунул пистолет обратно в карман.

— Ты выпил и мог попасть в себя, — сказал Заримба. — Теперь не время шутить… А это — еще успеешь…

— Чтобы я стрелялся? Не-ет! Не выйдет у вас… Я, прежде чем уйду на тот свет, всех вас сначала перестреляю, — со злостью сказал Думитреску, снова доставая пистолет.

— Прошу тебя… У меня не полигон… — резко сказал Заримба.

— Пошел вон, пес горбатый! — рявкнул Думитреску. Он побагровел, сигара выпала у него изо рта.

Заримба отвернулся. Когда Думитреску стал снова наливать себе вино, он сказал более спокойно:

— Я запрещаю здесь стрелять. У меня бывают члены «Тайного совета», Доеринг…

— А что мне Доеринг! Я даже перед рейхсфюрером СС Гиммлером не лебежу, как ты перед этим Доерингом… Я — румын, легионер! А не цирюльник и хвостокрут… Скажи лучше, кто тебя вытащил из той бани? Забыл?.. Молчишь? Так вот, сиди и помалкивай… если хочешь стать премьер-министром, или и тебе устрою, как Арманду…

Заримба молчал, облизывая губы кончиком языка. Он не раз мечтал, что еще придет день, когда эта бульдожья морда будет ползать перед ним на коленях… Тогда он ему покажет «горбатого пса»! Но пока не время… Он нужен. Без него не справиться с оравой фанатиков, дающих «присягу самопожертвования». Его остерегаются… Даже «капитан» в душе побаивался его. Поддержка Гиммлера — это не пустяк!

Думитреску встал, долил вина в бокал, подал его Заримбе. Глаза его налились кровью.

— Смотри, Гицэ!.. Не вздумай затеять что-нибудь против меня, потому что я тебе тогда устрою пересадку: горб будет спереди! Клянусь печенками всех архангелов… Слышишь? Смотри… А теперь выпьем за то, чтобы ты стал премьер-министром!

Заримба пытался отделаться, уверял, что не пьет, к тому же впереди много дел… Но Думитреску настаивал:

— Ты не крути-верти… Выпей. Не яд же, не сдохнешь…

Заримба молчал.

— Ты пьешь, или я сейчас вот этой бутылкой тебя по горбу… Пей, говорю, и не горюй! А за моих ребят не беспокойся, там все мертво! Это не то, что твой групповод Митреску. Ох, не нравится мне его слащавая физиономия. Трус он, кажется… Но знает уже немало… Надо будет проверить, умеет ли он держать язык за зубами…

Заримба кивнул головой и отхлебнул вина…

Лулу Митреску несколько раз икнул: «Наверное, обо мне где-то говорят!» Он тоже пил, но в отличие от Думитреску выпивал стакан залпом, кроме того, обожал «шприц». Теперь он пил свой любимый «шприц» и закусывал снятыми прямо с гратаря [50] мититеями. Он обдумывал план действий: позвонить ли снова шефу и узнать толком, как быть дальше, или пойти в отель к Мими, поскольку в кармане еще задержалось немного деньжат… А пока Лулу снова заказал пол-литра белого вина и маленький сифон.