— Если здесь что не так, ваше высочество, только скажите.

Я отмахнулся:

— Спасибо, я воин, привык спать и прямо на земле.

— Больше ничего, — прошелестела она, — не нужно?

Я помотал головой.

— Спасибо, что проводила, а то я б не нашел дороги, правда. Тут везде так темно… Спасибо, можешь идти.

Она сделала шаг назад, щеки полыхают, сказала просительно:

— Давайте я вам сапоги сниму.

Я хохотнул:

— Боишься, что в сапогах залезу под одеяло? С сапогами просто, вот смотри…

Я поддел носком сапога под пятку второй, сбросил мигом, так же быстро стащил и второй.

— Передай спасибо сэру Мидлю, — велел я. — В самом деле, ценю. Но, увы, сейчас нет. Хотя в другое время и в другом месте…

Она поклонилась и отступила.

— Все передам, ваше высочество.

Когда дверь за ней тихонько закрылась, я в самом деле подумал, что Мидль хоть и действует в своих интересах, но оказывал мне приятную услугу. Но, увы, здесь я, оказывается, именно потому, что сгораю от безумной страсти. Так что эта милая служаночка в другой раз, хоть хорошенькая, просто сладкое пирожное только что из печки…

Франку пришлось ждать долго, словно сэр Мидль строго по часам делит ночь, наконец дверь тихонько отворилась, Франка в длинной ночной сорочке, подол подметает пол, а когда прошла мимо большого напольного светильника, я даже не увидел хотя бы смутного силуэта ее тела, словно ее рубашка из плотной парусины, что везут Ордоньесу на его каравеллы.

Она едва не наступила на Бобика, тот раскинулся на полкомнаты и прикидывается тряпочкой.

— Ой, какой ужас!

— Вы же с ним знакомы, — уличил я. — Бобик, не загораживай дорогу! Леди Франка ленивая и обойти не может. Тебя же целую милю обходить!

Бобик поднялся, посмотрел на Франку с укором, зевнул и долго размышлял, лечь поближе к постели, чтобы встающий спросонья опустил босые ноги ему прямо на спину и помер от ужаса, либо к двери, где снизу в щелочку просачиваются все запахи, по которым видно, где и что в доме…

Она обошла его на всякий случай по широкой дуге, а когда приблизилась к постели, я отодвинулся и поднял одеяло. Она охнула и поспешно отвернулась, даже глаза прикрыла розовыми ладошками.

— Ах, сэр Ричард!

— Да, Франка?

— Как вы можете, — пропищала она, — это же… непристойно для благородного человека!

— Дык я же для вас, — пояснил я. — Галантность выказываю. Чтоб вам не трудиться, поднимая. Это как дверь перед вами распахнуть.

— Сэр Ричард, — вскрикнула она в негодовании, — но за дверью вы… голый!

— Так я ж в постели, — сказал я, — и за дверью. Так вы ложитесь или нет?

— Задуйте свечи!

— Хорошо, хорошо, — сказал я успокаивающе, — мне вообще-то нравятся ваши кондовые нормы. Хорошие, нравственные. С точки зрения семьи и государства…

Она отворачивалась от меня, ориентируясь по шлепанью моих босых ног, пока я вылезал и шел к светильнику, а когда я задул все свечи до единой, не оставив даже для ночничка, она поспешно юркнула, как мышка в норку, под одеяло и затаилась.

Я вернулся, пощупал кровать, вроде тоже не вижу, Франка торопливо отодвинулась к самой стене, едва не распластавшись на ней, как гобелен.

Мне показалось, что дышит несколько учащенно и вообще разогрета больше, чем если бы просто прошла по короткому коридору между двумя спальнями, но смолчал. Пусть сэр Мидль торжествует крохотную победу, и пусть у них будет маленькая тайна против меня, как умело обведенного вокруг пальца.

— Теперь удобно? — спросил я.

Она ощутила сарказм, ответила с достоинством:

— Зато это прилично.

— Вы не вампирша случаем? — спросил я.

Она сказала сердито:

— Приличные женщины при свете не раздеваются. Я просто… не могу, когда горят все свечи!

— Больно строгое у вас воспитание, — заметил я. — Это прекрасно! Тем слаще нарушать всякие запреты и законы.

Она послушно вскинула руки, когда я начал снимать с нее эту рубашку из тяжелого и плотного материала и очень целомудренного покроя, да, вон даже разрез в нужном месте, чтобы все можно было без всяких там штучек и даже без поцелуев.

Еще бы капюшон с завязками, подумал я саркастически, и маску на лицо без поднимающего забрала, а дырочек для дыхания хоть много, но мелкие, чтоб никаких поцелуев или чего-то еще, чего еще нет, хотя кто знает…

Она послушно легла на спину и раздвинула ноги. Нагая, уже не выглядит строгой учительницей, для большинства женщин платья то же самое, что для нас стальные панцири, в них мы везде чувствуем себя крутыми мужчинами, готовыми к сражениям, и Франка, лишившись женских доспехов, в ужасе от того, что делает, покрылась гусиной кожей.