Шрифт:
— Боря, что с тобой?
— А что? — Боря даже испугался немножко. — Что-нибудь не так, да?
— Нет, нет-нет, все так…
«Что ж это такое? — напряженно думал Боря. — Не только Александра Александровна, но и мама что-то увидела во мне… Но что? Что? Почему они не говорят, что с ним стало?»
Боря позволял себя в новом пальто вертеть в любые стороны, а сам украдкой поглядывал на маму, на ее лицо, на тоненькие морщинки у рта и носа. А вчера они были у нее? Не замечал. А под глазами у нее усталая синева. Да и сами глаза вроде бы помутнели от усталости.
«Мам, иди отдыхай», — хотел сказать Боря, но не сказал: почему-то было очень стыдно сказать это — ведь никогда не говорил. И разве дело только в отдыхе? Он не знал, что делать. Он вышел на кухню и увидел ведро, полное мусора. Он схватил его и побежал на лестничную площадку к мусоропроводу. И услышал сзади мамин голос: «Ну что ты, Боря, я сама», — и ему стало еще хуже, ведь это была такая мелочь. А что же не мелочь? Что настоящее?
И Боря спросил:
— Может, купить надо чего?
— Все есть, — ответила мама, — и хлеб, и масло… Вот, правда, картошки маловато. Но ничего, авось до завтра хватит. Да и тяжелая она…
— Давай я сбегаю, — сказал Боря. — Хоть десять кило…
— Ну да! Не донесешь… Лучше отдыхай… Ты уроки сделал?
— А я ему помогу, — тут же вмешался Костик.
— Без тебя справлюсь.
— Ну возьми и меня, Борь, мне скучно без тебя, — захныкал Костик, и пришлось отправиться в магазин вместе с братом.
Боря приволок целых двенадцать килограммов картошки, и мама заохала, увидев, как глубоко врезались в его пальцы ручки авоськи, оставив белые следы.
— Жив еще? — Мама пристально посмотрела на него.
— Тоже скажешь! — немножко даже обиделся Боря. — За кого ты меня принимаешь? Что еще сделать?
— Ничего больше не надо, Боря… Что это с тобой?
— А что?
— Да я так… Ничего… Ну иди к себе, поиграй с Костей.
Уходить не хотелось, но Боря ушел: ничего стоящего ведь не сделал, а надо бы что-то сделать. Но что и как? Вон какое у мамы замученное лицо; это не только потому, что у нее много дел… Боря ушел, и на сердце у него стало немного легче — совсем немножко! Но голова была ясная, спокойная. Однако не прошло и получаса, как опять в сердце пробилась и застряла какая-то тревога.
Боря уже догадывался, в чем дело. Но так не хотелось, так боязно было звонить в ее дверь — это ведь не к Геннадию и не к Александре Александровне… А надо было… Иначе не будет ему радости и веселья…
Надо!
И на следующий день, в воскресенье, Боря сказал брату:
— Может, к Наташке сходить?
— Идея! — закричал Костик. — Она так будет рада!
Боря слегка насторожился:
— Это почему же?
— Потому! — выпалил Костик. — Ты ведь давно у нее не был…
— А ты откуда знаешь?
— Хочешь, пойдем вместе?
— Нет, ты скажи, откуда ты знаешь, что я давно у нее не был?
— Да ничего я не знаю… Просто так сказал…
— А-а-а, — немного успокоился Боря, но решил ни в коем случае не брать с собой брата: не к старушке ведь идет и делать ему там нечего.
Но как пойти к ней? Что сказать? Как объяснить все? Может, на улице случайно встретится. Там все проще…
— Пойду прогуляюсь, — сказал Боря.
— А мне можно?
— Иди.
В самом деле, пусть идет, на улице он не помешает.
Они вышли. Было свежо, солнечно и не очень шумно. Костик шел рядом с ним и не мешал думать. А внутри по-прежнему что-то жгло и жгло Борю, и ему казалось, что в жизни его все не так, что он черствый, жестокий и никчемный человек. Чего-то основного, большого и главного он не сделал и даже не знал, что это и как это можно сделать…
Наташка все не попадалась. «Ну и не надо! — подумал Боря, шагая к дому. — Если она не встречается мне, то я сам пойду к ней… Да-да, пойду!»
«ЭТО Я, БОРЯ…»
Дома Боря стал разыскивать во всех углах и на полках Наташкины книжки — набралась целая стопка, — бутылочку с чернилами для авторучки, которую вот уже месяц не возвращал, и чернил за это время уменьшилось ровно наполовину; сунул в карман ее складной ножичек с синей перламутровой ручкой, рогатого чертика на резинке и решительно пошел к двери.
— Ты куда? — догнал его голос Костика.
— Скоро вернусь.
— А я? Возьми и меня… Ну возьми!