— Почему вы не уехали домой? — спросил я. — Автобус ведь опоздал на целый час.
— Твой отец не захотел. Он уснул всего несколько минут назад.
Закрыв багажник, она обняла меня. Мы сели в машину. Воздух в ней был спертый, пахло гигиенической пудрой, которой пользовался отец. Я хотел опустить стекло, но потом передумал. По радио тихо журчала классическая музыка. Мне вдруг захотелось, чтобы здесь оказался Уит: очень не хватало его вечной бодрости. Мы проехали пятнадцать миль до дому, ни разу не превысив ограничение скорости. Думаю, дело тут было не только в скользкой дороге: такой исключительной осторожностью мама оберегала нас от несчастий. Медленной ездой она как бы указывала на то, что нельзя больше рисковать, нам теперь надо быть осторожными всегда: и когда проезжаем короткий отрезок пути до дому, и когда поджариваем хлеб в тостере, и когда вылезаем из ванны. Жизнь совсем разладилась.
Когда мы добрались до дому и въехали в гараж, я разбудил отца. Он вздрогнул и открыл глаза.
— Ты меня испугал! — сказал он.
— Приехали, — объяснил я.
Он разрешил мне взять его одеяло, но сердито отвел мою руку, когда я попытался помочь ему выбраться из машины. Мы прошли на кухню.
Дом сразу показался мне родным и знакомым. Я принюхивался к восковому запаху старой мебели, рассматривал коралловые корешки книг на полках. Мы сели за кухонный стол, и мама принялась заваривать чай.
Отец расположился в деревянном кресле-качалке и стал массировать ступню.
— Кости болят прямо как зубы, — пожаловался он.
— А как ты вообще себя чувствуешь? — спросил я.
— Как долбаный принц, — неожиданно выругался он.
— Следи за своим языком, — сказала мама, не отрываясь от своего дела.
— Извини. Я не собираюсь ругаться, оно само как-то вырывается. Хотя, если честно, мне понравилось ругаться. Раньше никогда этого не делал, а теперь то и дело тянет. А тебя не тянет, Натан?
— Ну, иногда бывает… Но очень странно слышать, как ты ругаешься.
— Врачи говорят, это может быть от лекарств, — заметила мама, поставив на стол чайник.
Отец помолчал, о чем-то размышляя, а потом обратился ко мне:
— Не хочешь позаниматься тригонометрией?
— Ты знаешь, я немного устал. Может, отложим до утра?
— А как насчет интегралов?
— Нет, спасибо. Я хочу спать.
— Это не дом, а какой-то морг, — вздохнул отец. — Скука смертная. Если что-то здесь происходит, то только у меня в голове.
— Погоди, может, завтра займемся нашим телескопом, — сказал я.
самая тусклая из известных науке звезд — это звезда rg 0050 2722 в созвездии скульптор
— Звезды — это история Вселенной, — сказал отец.
Мама разлила чай и сказала:
— Я пойду наверх. А вы, мальчики, не забудьте проверить, закрыта ли на ночь дверь.
Когда она ушла, я почувствовал себя брошенным. Я теперь не знал, что надо говорить. Отец рассматривал больную ступню.
— Как дела в институте? — спросил он.
— Нормально.
размер черной дыры зависит от массы коллапсировавшей звезды
— Это хорошо. На следующий год надо поступать в университет. Дело серьезное.
Я кивнул. Отец уже осматривал кухню — так внимательно, как будто пришел покупать этот дом. Потом он сказал:
— Знаешь, у некоторых мозг устроен так, что может работать только в двух состояниях: сон или озарение. И это правильно. Вот взять Ньютона. Он всегда думал о своих уравнениях. Как-то раз он давал званый ужин и оставил гостей за столом, а сам спустился в погреб за вином. Он целый час не возвращался, гости пошли за ним и обнаружили, что он пишет формулы пальцем на пыльных винных бочках. Я вот в последнее время думаю: а может, он был не вполне нормальным? Кстати, он умер девственником. Надо обсудить все это с Гиллманом. Как он там поживает?
— Передает тебе сердечный привет.
— Мне сейчас нужно нечто большее, чем привет. А как поживает мать Тереза?
Я ответил не сразу:
— У нее все в порядке. А почему ты ее так называешь?
— Ну, она же спасает людей, разве не так? Вот меня, например, спасла. Назвала вещи своими именами. Сказала тебе, что в бройлере запекается небольшое яблочко, и все стало на свои места.
— А ты что, не хотел бы этого знать?
Он покачался в кресле, размышляя над этим вопросом:
— Я-то, наверное, хотел бы, а вот твоя мама — вряд ли. Она бы предпочла, чтобы я поругался пару месяцев, а потом вдруг как-нибудь неожиданно, за завтраком, отдал концы — и все. Она умеет бороться с трудностями, но только когда они уже позади.
Я посмотрел в окно: там совсем стемнело, деревья в саду почти невозможно было различить.
— Ах, извини, — спохватился отец. — Я все говорю и говорю. Отправляйся в кровать. Сам-то я спать не могу.
