Кайтусь и без того злился, а известие о давнем знакомстве с белокурым пижоном только подлило масла в огонь. Давным-давно, это когда? У неё, между прочим, муж был. Изменяла мужу с этим грекоподобным консультантом? Она вроде моногамная, а на верности так у неё вообще пунктик.

Патриция не отстала и повторила вопрос. Кайтусь разумно решил, что лучше не дуться, а ответить, тогда, глядишь, удастся чего не то выяснить и насчёт блондинистого пловца. Что же до обоснования приговора…

Воспоминание о сём шедевре явно улучшило настроение прокурора.

— Стася изменила своё мнение о гнусном насильнике и заинтересовалась апелляцией, — сообщил он Патриции. — Возможен ли условный, скажем, приговор, если она признается, что с самого начала готова была согласиться… А не грозит ли ей тюрьма за дачу ложных показаний? А что твой золотой мальчик?

— Погоди. И что ты ей ответил? Чем дело кончилось?

— Что за ложные показания у нас никого пока не посадили. Выдал ей государственную тайну. А вот насчёт апелляции пусть иллюзий не питает. Условно-досрочное при хорошем поведении, и об этом спрашивала, ещё куда ни шло, но зависит от пани Ванды, о чём я эту переменчивую Стасю уже не стал информировать. А что твой пижон? Чего ты от него хотела? Освежить милые воспоминания?

Они уже спустились с лестницы, пропустив вперёд всю оживлённо беседующую публику, и двинулись к гостинице Патриции.

— С чего ты взял, что они милые? Он умел плавать, а я нет, тоже мне радость…

— Так ты же умеешь? — удивился Кайтусь.

— Из зависти научилась. Погоди, кончай с ерундой. Я тоже насчёт апелляции… Мне показалось, что готова была ещё до окончания разбирательства, и, похоже, Островский совсем растерялся. Так и застыл с бумагой в руке… Где пани Ванда?

— В это время должна быть в прокуратуре. Ей иногда случается заглянуть на работу. Слушай, ты освобождаешь номер? Едем назад в Варшаву?

— Я — да, хватит с меня этого изобретения, что только зовётся душем, чуть себе струёй воды глаз не повредила. Как ты, не знаю.

— Я тоже.

— Тоже глаз?..

— Нет. Тоже возвращаюсь.

— Но сперва пани Ванду хочу…

— Я тоже. Жду тебя в прокуратуре.

И к немалому удивлению Патриции, Кайтусь резко повернул назад к зданию суда. Прокуратура была совсем в другой стороне, хоть и недалеко, а гостиница — совсем рядом. Патриция двинулась было туда, но засомневалась. Не мешало бы напомнить Кайтусю о литературном произведении судьи. Она во что бы то ни стало хотела его заполучить, чтобы сохранить на веки вечные. Вспомнила, что шедевр требуется перепечатать на машинке, а если машинистка под стать судье, то дело может затянуться. Сама скорей бы перепечатала. Надо было раньше предложить свою помощь… Вот балда!

И крайне недовольная собой журналистка направилась к гостинице, чтобы упаковаться и сдать номер. Времени это заняло всего ничего, но у стойки администратора она опять повстречала Зигмунда.

— Уезжаешь?

— Ясное дело, давно пора. А ты нет?

Зигмунд оглянулся. Никто не подслушивал.

— Я ещё должен проследить за апелляцией. Уже лежит у высшей инстанции на столе, правда, с завтрашней датой, зато с сохранением приговора и подписанная. Не хватало ещё, чтобы этот старый дурак выслал приговор тоже с завтрашней датой. Любой бред должен иметь свои границы.

— А мне показалось, что для некоторых границ не существует. Но процедуру надо соблюсти. Так когда?

— Думаю, послезавтра. Уж больно сильно забулькало в болоте. Я, разумеется, на всякий случай приеду. А ты?

— Тоже буду, из чистого любопытства, — заверила Патриция, зная, что точную дату выведает если не у Кайтуся, то у пани Ванды. Воспользовавшись помощью Зигмунда, который запихал её сумку на заднее сиденье, журналистка взглянула на консультанта.

— Хотелось бы узнать продолжение, — задумчиво протянула она. — Место у яслей…

— У корыта, — сухо поправил Зигмунд. — Не обижай лошадей. Это благородные животные.

— У корыта, — согласилась Патриция. — Особого значения не имеет, но я люблю детали. Тебе все подробности известны, может, поделишься?..

— Если приедешь на апелляцию, поболтаем. А может, и не только?..

В кабинете пани Ванды обстановка была гораздо менее питательная, чем дома. Кофе — пожалуйста, кофе в кабинете имелся, и даже весьма приличный, поскольку абы чего госпожа прокурор не пила.

Когда Патриция вошла, хозяйка как раз утешала расстроенного адвоката Островского.

— А чего ты ожидал? Я же предупреждала, что так будет. Какая тебе разница, что апелляцию написали вместо тебя. Тоже мне, трудоголик выискался, всё сам должен!

— Честно говоря, в таком откровенном надувательстве мне ещё ни разу участвовать не доводилось. Это уже слишком, — морщился господин адвокат. — Можно же было как-нибудь более завуалированно…

— Нельзя было. Опасались, что ты там, упаси боже, что-нибудь разумное напишешь. Тогда вся работа насмарку!