— Но здесь же откровенная белиберда! Бред сивой кобылы! Полное пренебрежение к процедурным вопросам!

— А как прикажешь иначе оставить в силе дурацкий приговор? Ну ты сам посуди, у меня уже и судья высшей инстанции припасён, абсолютный рекорд, такое и в страшном сне не приснится. А представь себе, что в самый неподходящий момент он выходит из строя, понос его пробрал или в спину вступило, а срок уже назначен, и что? Немедленная замена, кто-то помоложе и поумнее — ведь глупее просто не бывает — читает твою бумагу, и как мы тогда выглядим? Это и должен быть бред, а ты на такое не способен!

Адвокат безнадёжно покачал головой.

— И я должен это подписать…

— А вы небрежно подпишитесь, — посоветовала Патриция. — А печать можно смазать. В случае чего отопрётесь или скажете, что по пьяни подмахнули.

— Да вообще ни один нормальный человек этого читать не будет, — заверила Островского пани Ванда. — Пани Патриция, кофейку?

— Кофейку с удовольствием, а ещё у меня к вам огромная просьба: нельзя ли так устроить, чтобы не начинать заседания чуть свет? Очень уж неохота вставать к первой дойке. Темно, холодно и до Плоцка далеко…

— Придумаем что-нибудь. Десять годится?

— Отлично. Предел мечтаний!

— Обвинителя вы привезёте?

— Если опять не займётся некими таинственными делами… Как, к примеру, сейчас, шёл уже вместе со мной в гостиницу и вдруг исчез из виду. Меня мучают страшные подозрения…

Пани Ванда моментально этими подозрениями заинтересовалась, и даже господин адвокат оторвал удручённый взгляд от мерзкого документа. Хозяйке кабинета не терпелось.

— Ну же! Какие?

— Наша пострадавшая вызывает нешуточные страсти, — вздохнула Патриция и с удовольствием отхлебнула кофе. — Даже обвинение за ней бегает с явно преступными, чтобы не сказать, убийственными намерениями. Вот увидите, когда здесь появится, станет утверждать, что не он за ней гоняется, а наоборот, она за ним.

— С убийственными намерениями? — живо отреагировал господин адвокат.

— Очень может быть. Кстати, неплохая мысль…

Кайтусь появился с большим опозданием и в отличном настроении. И с места, не подозревая, в чём дело, подтвердил слова Патриции, нагло заявив, что жертва ему проходу не даёт. Столь же нагло он потребовал себе кофе. Кофе пани Ванда не пожалела, а вот по части непроходимой жертвы не преминула высказаться.

— Исходя из того, что вы живы, а цели предполагались убийственные, следует вывод, что наша Стася в настоящий момент заканчивает своё бренное существование в каком-нибудь укромном месте. Мне послать туда патруль или подождать, пока отдаст богу душу, чтобы не связываться с больницей?

Кайтусь обиженно взглянул на Патрицию:

— Не понял, но догадываюсь, что это ты тут напридумывала детективных историй. Что она вам наплела? Журналистам верить нельзя!

— Но вы же сами признались, что пострадавшую к вам тянет, — заметил пан адвокат.

Кайтусь всё ещё не имел понятия, над чем тут шутят и в чём суть очередной каверзы Патриции, но удержаться не смог, уж больно хотелось как можно скорее поделиться сенсацией. Он отвесил галантный поклон пани Ванде:

— Такой кофе и макаронники бы похвалили…

— Не подлизывайтесь, — не дала договорить хозяйка, демонстрируя потрясающее чутьё. — Чего этой девице ещё надо? Добить лежачего?

— Наоборот. Сменила гнев на милость, совесть у неё проснулась или другие части организма, но хочет видеть его на свободе.

— Да уж, — с горечью констатировал пан Островский и попытался блеснуть цитатой: — «О, женщины, вам имя — непостоянство…»

— Мы ж ему условно не дадим!

— Нет, на это она и не надеется. Но за примерное поведение мог бы выйти по УДО, если, разумеется, кому-то удастся обезвредить эту мину замедленного действия.

— Зажицкую, да?

Кайтусь покосился на замолчавшую с невинным видом Патрицию. Дураком он не был, и среди его недостатков тупость не значилась, а посему тут же сопоставил одно с другим и вздохнул с облегчением. Знал ведь, какую роль играл на здешнем процессе тот пижонистый блондин-консультант. А значит, сейчас ситуация Зажицкой больше была известна журналистке, чем ему, прокурору, раз уж она так хорошо знакома с присланным из центра специалистом, пропади он пропадом. Ревность опять дала о себе знать.

— Зажицкую, — подтвердил он. — Или её утихомирят, или надоест своему поклоннику, или поклонник — ей… или муж за неё возьмётся, в общем, чтобы Климчак стал, всем до лампочки. Как, по-вашему?

Пани Ванда уже давно определилась.

— Да пусть катится, тюрьмы и так забиты. Только чтоб не валял дурака, должны же у защиты быть какие-то аргументы.

— Вижу, господа, что вы полностью берёте на себя все мои обязанности, — съязвил пан Островский. — Примерное поведение моего клиента я гарантирую, напрыгался уже по молодости. Впрочем, я с ним поговорю, разрешишь, Ванда?