– Силой?
– изумленно спросил комендант.

– Может и так. Но лучше - словами. Комендант вышел из кабинета и через несколько

минут возвратился. Произнес растерянно:

– Старшего бухгалтера нет. Они отбыли со службы. И многие другие отбыли тоже.

– Понятно, - усмехнулся Калинин.

Плохо ли, хорошо ли, но обстановка по крайней мере прояснялась. Саботаж - прием не новый. Им пользуются сейчас служащие многих учреждений. Михаил Иванович был готов к этому, заранее продумал некоторые контрмеры.

В комнату, нарочито громко топая, вошел Шрейдер.

– Надеюсь, вы захватили только мой кабинет, но не мои личные вещи?

– Чем скорее вы заберете отсюда свое пальто и калоши, тем будет лучше.

– Признателен. Но здесь и мои бумаги.

– Будьте любезны.

Шрейдер принялся рыться в ящиках стола, сердито сопя. Совал бумаги в портфель. Потом снял пальто с вешалки в углу кабинета. Глянул на Калинина, словно оценивал:

– Кресло-то великовато для вас.

– Ничего, - утешил его Калинин.
– Мне нравится, когда просторно.

Шрейдер удалился, не попрощавшись. «Трогательная забота» эсера развеселила Михаила Ивановича. Вышел из-за стола. Кресло действительно было рассчитано на двух таких, как Калинин. Сделано с верой в то, что массивность, тяжеловесность сами по себе производят впечатление, укрепляющее авторитет власти. Конечно, жаль Шрейдеру оставлять такое сиденье. Михаил Иванович прошелся по мягкому ковру, предложил коменданту:

– Давайте осмотрим управу.

Коридоры и комнаты на всех этажах были пусты, чиновников словно ветром сдуло. Куда ни глянешь - везде разбросанные в беспорядке бумаги, распахнутые настежь дверцы шкафов, опрокинутые стулья. «Дела» расшиты, документы валяются под ногами.

– По какое время выплачено жалованье служащим?

– На два месяца вперед, - сказал комендант.
– Такое указание было.

– Считают, значит, что больше двух месяцев Советская республика не продержится, можно дома пересидеть. Или денег в управе оказалось мало?

– Не могу знать, - торопливо ответил комендант, словно отмежевываясь от действий властей.
– У меня все работают: истопники, сторожа, курьеры, дворники, уборщицы. И те служащие, которые в здании думы живут, тоже здесь.

– Пригласите их от моего имени на собрание.

– Служащих?

– Всех.

– Что? И дворников?

– Среди дворников тоже найдутся грамотные.

– Читать-писать умеют.

– Это неплохо, - рассеянно ответил Михаил Иванович, думая о своем.

Младшие служащие, низшие чины управы конечно же знают делопроизводство не хуже своих коллег, старших по должности. А может, и лучше - они ведь непосредственно занимались всеми бумагами. Надо объяснить им, к чему приведет саботаж, какой ущерб 8наносит он жителям Питера. И сказать, чтобы сознательные граждане без промедления взяли в свои руки бразды правления.

А после собрания - в центральный комитет профсоюза рабочих и служащих городского хозяйства. Оттуда - на важнейшие предприятия городского самоуправления. Поговорить по-дружески с людьми, предупредить их, что административный персонал наверняка начнет забастовку против нового городского головы. Однако работа предприятий не должна прекращаться - вся надежда при этом на трудящихся, на низших служащих.

Шрейдер и его сообщники цепко держались за власть. 2 декабря они как ни в чем не бывало собрались в здании думы, открыли очередное заседание. И в это же время, как по сигналу, оставили работу администрация и технические руководители трамвайных парков, газового завода, электростанций, водопровода. Ушли многие телефонистки.

Сообщения одно хуже другого поступали к новому городскому голове. То телефон приносил очередную неприятность, то приезжали посыльные с предприятий:

– Мусоросжигательная станция перестала жечь мусор.

– Три четверти трамваев стоят.

– Оранжереи без присмотра, погибнут цветы и редкостные растения.

– В приюты и богадельни не завезли продукты.

– Ломбард закрылся.

– Ассенизационный обоз не получил нарядов, не знает, куда высылать бочки.

Неприятности наслаивались, трудно было сообразить, что важнее, за что браться в первую очередь.

Михаил Иванович, ничем не показывая своего беспокойства, сидел в кабинете выбритый и аккуратно причесанный, в отглаженном френче и начищенных сапогах. Остро отточенным карандашом записывал на листе сообщения: в столбик, одно под другим, оставляя справа место для пометок. Сообщений поступало так много, что лист пришлось повернуть другой стороной.

Сотрудники, заходившие в кабинет, сочувственно смотрели на городского голову. Заглядывали, тая усмешку, гласные. Сам Шрейдер завернул на минутку, якобы взять что-то. Порылся в ящике, сунул в карман какую-то бумажку. Хотелось ему позлорадствовать, увидеть растерянность нового хозяина города, но растерянности-то как раз и не было. Калинин встречал всех радушно, даже с улыбкой, подкручивая кончики усов.