Они подошли к крестьянам, курившим возле парадной лестницы.

Один из крестьян, пожилой, остриженный в скобку, глянул недружелюбно, другой - помоложе - с любопытством.

– Здравствуй, земляк, - обратился Калинин.

– Кому земляк, а кому и так!
– хмуро ответил пожилой. Михаил Иванович увидел: нет у него левой кисти, торчит из рукава морщинистая розовая культя.

– Я-то тверской буду.

Мужик с культей промолчал, а молодой пояснил охотно:

– Издалека мы. Почти что от теплого моря ехали.

– Поделили землицу-то?

– Это мы сразу, - смягчился тот, что с культей.

– Нынче на своей сеять будем, - подтвердил молодой.

– На своей?
– переспросил Калинин.
– Которую Советская власть дала?

– На этой самой.

– Да вы же небось против декларации сейчас голосовали?

– Ну и что?
– опять насторожился сердитый.

– Декларацию вы не одобрили, декреты Советской власти не подтвердили? Значит, и декрет о земле фактически отвергли, и раздел ваш не действительный.

– Но-но!
– забеспокоился пожилой.

– Я не шучу. Я - большевик, все декреты Советской власти своими считаю, а вот вы, получается, сами против себя голосовали вместе с эсерами.

– Как же так, дядя Гриш?
– в глазах молодого появилась растерянность.

– Погоди, дай скумекаю, - нахмурился тот. Глубоко затянулся несколько раз самосадом.
– А ить верно, против ветра мы с тобою плевали-то... Декларация да хренация - путают мужиков басурманским речением! Нет того, чтобы прямо сказать!

– Как же теперь! Неужто назад землю-то?

– Не знаю, - пожал плечами Калинин.
– Вы решали, не мы. Эсеры сейчас свой закон о земле обсуждать хотят.

– - Пускай, - твердо сказал пожилой мужик.
– Пускай обсуждают, рассуждают, а землю мы не отдадим, земля наша.

– Ишь ты!
– удивился Сила Семенович.
– Не отдашь?

– А ты не ахай, не ахай!
– набросился на него культяпистый.
– Мы так порешили: создать у себя свою республику со своими законами. Народ у нас работящий, грамотные тоже есть, без посторонних нахлебников управимся.

– Ну, а насчет одежды, насчет обуви или там платочков для баб - у вас тоже своя фабрика?

– Зачем фабрика? Будем пшеницу продавать, арбузы, мясо. А на деньги все купишь.

– За границей, значит, покупать будете?
– не удержался от улыбки Михаил Иванович.
– В Полтаве? Или в Царицыне? А если каждый уезд или каждая губерния себя независимой республикой объявит, это через сколько же границ товар-то везти придется, сколько пошлин платить?

– Уж как-нибудь договоримся промеж собой, - надменно поджал губы крестьянин.
– Когда товара много - обменять, продать можно. Бывал на ярмарках, знаю.

– А с машинами как же?
– очень заинтересовался Сила Семенович.
– С молотилками, сеялками, плугами? Или вы сохой пахать будете да цепом молотить?

– С цепом далеко не уйдешь, - сказал молодой. А старший оценивающе глянул на Штырева, спросил:

– Ты, вижу, мастеровой?

– Верно.

– Поедем с нами из твоего голодного города. Забирай семью и едем. Хату тебе миром построим, сало, хлеб и весь прочий харч - во - по горло! А ты у нас большую кузню открой!

– В кузне, мил человек, много не наработаешь. Лемех наварить можно, подков наготовить, а трактор, к примеру, в кузне не сделаешь, для трактора завод требуется.

– А вообще-то можешь?
– уважительно спросил крестьянин.

– Что?

– Да трактор. Видел я у помещика такую машину. Как в сказке, за двадцать лошадей прет. Но машина-то не нашенская, за золото ее где-то купили...

– На паровозе ты ездил?
– спросил Сила Семенович.

– Или я сюда пехом тащился?

– А ты не обижайся, может, это мне за твое недоверие обидеться надо. Думаешь, паровоз проще трактора?

– Наверно, не проще.

– А мы его уже сорок лет на Брянском и на Путиловском делаем. И было бы тебе известно - самые хорошие паровозы выпускаем. У нас их разные страны покупают. Вся Америка на наших паровозах до войны ездила. И самую длинную дорогу у нас проложили нашими же рельсами. От Питера до Владивостока, на десять тысяч верст, во как махнули! Нигде и похожего ничего нет. А ты говоришь - трактор! Наши рабочие что хочешь сделают, только делать не из чего, да и от голода брюхо сводит.

– Пошел бы у нас трактор, ох как пошел бы!
– одобрительно качнул головой мужик.
– А дорогу твою длинную знаю. Туда и обратно по ней проехал. Пальцы свои, видишь, в Маньчжурии посеял...

– А прибыль от того посева другие в свой карман загребли?
– сочувственно спросил Михаил Иванович.

– Да уж не я с той войны богател. Карман набить всегда охотников много.

– Это верно. Вот и вы пшеницу в своей уездной республике вырастите, а кто защищать вас будет? Если все по уездам, по губерниям разбредемся, нас любой враг, хоть немец, хоть японец, голой рукой возьмет, пшеничку выгребет и спасибо не скажет.