Шрифт:
Кто-то сообщил о настроении моряков в Смольный. Оттуда поступило указание:
«Предписывается товарищам солдатам и матросам, несущим караульную службу в стенах Таврического дворца, не допускать никаких насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного собрания и, свободно выпуская всех из Таврического дворца, никого не впускать в него без особых приказов.
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин)».
Железняков прочитал записку матросам.
– Понятно, товарищи?
Он обошел весь дворец, проверил посты, осмотрел пустующие комнаты. Везде спокойствие и тишина. Только в огромном зале витийствовали ораторы. Щурясь от яркого света, торжественно восседал в председательском кресле Чернов.
На хорах, утомленные бесконечными речами, подремывали гости.
В третьем часу ночи прибыл на автомашине народный комиссар по военно-морским делам Дыбенко. Он только что объехал весь город. Повсюду в столице восстановлен порядок. Демонстранты разошлись по домам. Эсеровские «боевики» открыли было стрельбу в нескольких местах, но красногвардейские отряды быстро разогнали провокаторов.
Дыбенко привез известие о том, что на заседании Совнаркома в эти минуты решается вопрос о роспуске Учредительного собрания.
– И нам пора действовать, - сказал Железняков.
– Матросов сдержать трудно.
– Потерпите немного, Анатолий, дайте им выговориться. А потом разгоняйте эту контру! Но чтобы одними словами.
– Постараюсь.
Моряки ждали еще полтора часа.
В половине пятого Железняков решительно сдвинул на затылок бескозырку и распахнул дверь. Неторопливо прошел через зал, поднялся по ступенькам, остановился возле Чернова. Очередной оратор поперхнулся и смолк.
Положив руку на плечо Чернова, матрос сказал громко, с плохо скрытой усмешкой:
– Прошу прекратить заседание. Караул устал, караул хочет спать.
Онемевший от такой дерзости Чернов ответил не сразу. Вскочил с кресла, крикнул:
– Как вы смеете? Кто дал право?
– Караул хочет спать, а ваша болтовня никому не нужна.
В зале нарастал шум.
– Опять насилие!
– Обойдемся без караула!
Чернов повернулся к Железнякову:
– Мы тоже утомлены, но нельзя же из-за этого прерывать оглашение нового земельного акта. Я протестую против вашего вмешательства!
Рука Железнякова медленно опустилась на коробку маузера, и шум мгновенно смолк - как обрезало.
– Повторяю последний раз: караул устал прошу очистить помещение!
И к Чернову:
– Вы меня поняли? Подчиняйтесь законной власти.
– Подчиняюсь вооруженной силе. Протестую, но подчиняюсь. Перерыв до пяти вечера, - срывающимся голосом крикнул Чернов.
– В пять часов мы опять соберемся здесь!
Увидел насмешливую улыбку Железнякова, и сам не поверил в такую возможность.
Таврический дворец быстро опустел. Матросы закрыли все двери. У главного подъезда выставили усиленную охрану. Теперь можно было и отдохнуть. Григорий Орехов прислонил к стене две винтовки, свою и Колькину, спохватился:
– А этот... колосник, где он?
– Не знаю, давно не видел, - пожал плечами Федор.
– Может, дрыхнет где-нибудь или на тральщик ушел...
Миновали сутки, вторые. Колька в отряде не появлялся. О фасонистом кочегаре вспомнили раз-другой, а потом начали забывать.
5
На прием к городскому голове пришло пятеро бывших сотрудников управы: четверо рядовых служащих и тучный, лысый, с нездоровым отечным лицом начальник отдела. Они подали коллективное прошение о восстановлении на работе.
Михаила Ивановича новость обрадовала. Это было косвенным признанием того, что городская дума справляется со своими многотрудными обязанностями. Убедились, значит, чиновники, что Советская власть может и без них обойтись, решили явиться с повинной. Пусть не пятьсот человек, а пять, но это только первые ласточки. Вся столичная чиновничья армия следит сейчас за этой пятеркой, ждет результатов беседы.
Городской голова встретил посетителей с холодной вежливостью, предложил сесть и, без промедления, приступил к делу.
– Суть вам известна, - тяжело дыша заговорил начальник отдела.
– Мы готовы вернуться на свои места...
– Это конечно же большая честь для нас!
– Михаил Иванович имел право иронизировать.
– Но где вы раньше были, в самые трудные дни?
– Поддались общему настроению.
– Будем откровенны - Советская власть не пришлась по вкусу?
– В нашей среде сильны кастовые связи, кастовые интересы, - старый чиновник был осторожен.
– Мы не могли плыть против течения.