Киммел Майкл
Шрифт:
столетии принесли на американский Юг шотландские и ирландские иммигранты; ссоры,
стычки, потасовки, охота и выпивка стали средством выражения мужественности. Мать
Эндрю Джексона говорила своему сыну, которого не без оснований считают самым
посредственным и жестоким президентом за всю американскую историю, что «закон не дает
способа удовлетворить чувства истинного мужчины». Американский фронтир — пожалуй,
единственный пример огромного скопления молодых мужчин в истории индустриального
мира — придал насилию законную силу в жизни нации. Самая большая жестокость всегда
царит там, где собираются молодые парни, особенно вдали от «цивилизующего» влияния
женщин31.
После поражения в гражданской войне, которое унизило и выхолостило Юг, среди подростков
вошло в обычай класть деревянные шепки себе на плечи; они тем самым подстрекали других
смахнуть их, чтобы был законный повод для драки. Только в Америке «щепка на плече»
рассматривалась как знак доблести среди мальчишек. Более того, насилие считали законным,
если оно было актом возмездия. Если кто-то сбивал щепку, ему полагалось «надрать
задницу». В проникновенном анализе американского насилия антрополог Маргарет Мид
выразила типично американский отказ от нападения и готовность к отмщению, гораздо
превосходящему по тяжести полученную обиду, тезисами «мы не будем нападать, если только
не нападут на нас» и «неуверенность в себе требовала именно такого серьезного
доказательства». Вспомните эти илова, когда в следующий раз будете наблюдать за стычкой
двух мальчишек на детской площадке. «Хочешь подраться?» -• вопит один. «Нет, но если ты
первый начнешь, то я закончу!» — ответит другой. Никто из них не хочет взять на себя
ответственность за начало драки, но каждый хочет выйти из нее победителем32.
Долго считалось, что надо совершить насилие, чтобы тебя публично признали мужчиной.
Наша культура некогда предписала мальчикам драться, чтобы, как позже добавила теория,
продемонстрировать тендерную идентичность. В одном из самых популярных руководств по
воспитанию детей первой половины XX в. родителям объясняли:
«Бывают случаи, когда каждый мальчик должен защитить свои права, если он не хочет стать
трусом, а хочет быть
389
независимым и настоящим мужчиной... Волевого мальчика не нужно поощрять драться, но он
нуждается в наставлении и обуздании. Если он дерется, скажем, более 7 раз в неделю,
исключая, конечно, первую неделю в новой школе, то он скорее всего чересчур драчлив, и его
следует обуздать. Чувствительного же мальчика, который уклоняется от драк, наоборот,
нужно поощрять отстаивать свою позицию».
В этом бестселлере мальчиков поощряли драться один раз в день, за исключением первой
недели в новой школе, когда, вероятно, ему полагается драться чаще!33
За таким советом скрывается опасение, что мальчик, который избегает драк и агрессии, не
вырастет в настоящего мужчину. Призрак «маменькиного сынка» — который нагоняет на
американских мужчин страх обабиться — несет ответственность за значительную долю
мужского насилия. Насилие — доказательство мужественности, потому что «настоящий»
мужчина не боится быть жестоким. Психиатр Джеймс Гиллиган пишет о «патриархатном
кодексе чести и позора, который порождает насилие и обязывает мужчин его совершать»; этот
кодекс видит в насилии основное различие между женщинами и мужчинами34.
Современный кодекс уличного насилия вырос из старого южного понятия чести — мужчина
должен быть готов к драке, чтобы поставить себя в глазах других. Белые южане назвали это
«честью»; в начале XX столетия — «репутацией». Чернокожие в гетто североамериканских
городов в 1950-е гг. говорили об «уважении». Это — все тот же кодекс насилия и вызова.
Послушайте, что говорит член одной из уличных группировок в Нью-Йорке, в чьей банде
ритуалом инициирования считается получение случайной ножевой раны. «Общество кричит,
что мы — отъявленные головорезы и убийцы, но мы вовсе не такие. Мы — семья тех, кто
выжил... гордые молодые черные парни, живущие в американском гетто. Мы — принцы Гар-
лема, которые стараются пробиться наверх и не хотят быть битыми». Другой мужчина