Можно, конечно, и это окрестить чудом и на том успокоиться, только я не привык к таким простым объяснениям. Бывает, и у чуда свои причины имеются, вот только не вижу я их, никак не вижу. Значит, пошире надо глаза открывать.

Неудачно повернувшись, я задел рану на руке и приглушенно зашипел. Мильк, до того либо погруженный в свои мысли, либо еще блуждающий по закоулкам недавнего морока, повернулся в мою сторону.

– Болит? – с наивным сочувствием поинтересовался он.

Я только усмехнулся:

– Сначала милая беседа с тельцами в Джибее, потом подъем в гору, теперь эта башня… Знаешь, парень, если я найду у себя что-то, что не болит, я поделюсь с тобой этой радостью.

Мильк неловко улыбнулся и снова посмотрел на свежую повязку, набухшую от крови.

– Кто это тебя так? Призраки?

Морщась, я переменил положение, чтобы не беспокоить руку.

– Гиеагр напрасно хвалит твою ученость, видно, ты не был слишком уж усердным учеником. Разве тебе не объясняли, что призраки бесплотны? Они живут в Оборотной стороне мира – между миром живых и Тенью Зодиака – и наш мир для них так же недоступен, как Оборотная сторона – для нас с тобой. Призраки ничего не могут сделать с твоим телом, но подобно тому, как колдун погружает свою душу в обиталище демонов, самые сильные призраки способны заглянуть в души смертных.

– Бурдюк! – В голосе Милька явственно звучало удивление.

– Что?

– Разве я просил тебя восполнить пробелы в моем образовании?

– Насколько я понял, именно так, – кивнул я. – Раз уж ты спросил…

– Я всего-навсего спросил, кто порезал тебе руку. Про призраков рассказывают и в наших краях, да только сказки все это.

Подумав немного, я пожал плечами.

– Честно говоря, я тоже не воспринимал их слишком серьезно. Я даже не задумывался, верю я в призраков или нет. Для меня их не существовало по той простой причине, что я никогда не имел несчастья с ними сталкиваться. И, знаешь, я бы с удовольствием обошелся без этого нового опыта.

Какое-то время длилось молчание, причем Мильк как-то странно смотрел на меня, а я никак не мог понять, чем вызван этот взгляд. Наконец он заговорил:

– Скажи, Бурдюк, тебе никогда не говорили, что с тобой трудно разговаривать?

Такой поворот в нашей беседе меня несколько озадачил.

– Как же. Глаз говорит мне об этом по три раза на день. Все потому, что я употребляю слова, слишком длинные, чтобы уместиться в его голове.

– Моя голова способна вместить слова любых размеров, – хмыкнул Мильк. – Но в ответ на простой вопрос ты говоришь о чем угодно, кроме сути. Если когда-либо палачам придется выпытывать у тебя что-нибудь, я им не завидую. Ты не выдашь тайну не из-за несокрушимой силы духа, а оттого, что не сможешь сосредоточиться на вопросе.

Пару секунд я переваривал услышанное, а потом рассмеялся – негромко, чтобы не разбудить спящих. Ехидный язык парнишки не вызывал у меня раздражения, сам не знаю почему.

– Я сам нанес себе эту рану, Мильк, – коротко ответил я.

Мильк, очевидно, ждал продолжения, но я и не думал ничего больше говорить.

– Сам? – не выдержал он. – Но зачем?

– Разве тебе не требовался всего-навсего простой ответ на простой вопрос, а? Пространные рассуждения утомляют твой рассудок. – Решив, что моя маленькая месть состоялась, я все же пояснил: – Точно затем же, зачем Гиеагр хотел врезать тебе по голове, когда ты никак не мог очухаться от морока. Я удержал его, иначе, пожалуй, в башне стало бы одним призраком больше. Сомневаюсь, что этот дуболом способен соизмерять свою силу.

– Ты порезал себя, чтобы не поддаваться мороку? – уточнил Мильк.

– Ну да. А до этого привел в чувство Глаза, с пустым взглядом пилящего свою веревку. Когда морок начал скручивать меня, я примерно понимал, что происходит. Всеми силами старался сосредоточиться на настоящем мире, но потом понял, что этих сил не хватает. Я уже не видел ни Гиеагра перед собой, ни Глаза рядом. Вот тогда меня и осенило – как молнией. Кинжалом, который уже был в моей ладони, я полоснул себя по руке. Конечно, не хотел резать так глубоко, но уж не до расчетов было. Зато помогло – будь здоров, хвала Скорпиону. Мой кинжал не чета ножику Глаза, хватило бы одного движения, чтобы рассечь веревку.

Мильк задумчиво посмотрел на меня.

– Значит, и вы с Глазом пытались резать веревку.

– Готов биться об заклад, каждого из нас призраки понуждали к этому. Но тебя они зацепили как рыбу на крючок. Стоило немалых трудов привести тебя в чувство. Расскажешь, что видел?

Поколебавшись немного, парень начал рассказывать. Говорил он сбивчиво, без своего обычного красноречия. Видно, что морок чем-то сильно задел его, хотя на меня он особого впечатления не произвел. Почти детская история про пиратов и освобождение из плена. Пришлось напомнить себе, что я все-таки видел в этой жизни намного больше этого паренька.

– Тяжело, – счел я тем не менее нужным посочувствовать. – Забавно, что ты тоже спасал отца.

Этим нехитрым приемом я спровоцировал следующий вопрос. Зачем я это сделал, известно только бессмертным богам. Меня тянуло поговорить, а на роль слушателя Мильк годился не хуже любого другого.

– Тоже? – ухватился Мильк. – И ты в своем мороке освобождал отца из плена?

– Нет, – грустно улыбнулся я. – У меня другая история. – Дождавшись жадного вопросительного взгляда, я продолжил: – Почти две дюжины лет назад моего отца обвинили в измене. Это самое страшное обвинение, какое только можно представить, и людям не дано решать, справедливо ли оно. Суд вершат боги.