Шрифт:
Устремился к нему я, как на водопой — чтоб утолить души моей зной. Я стал пробираться в середину, толкая людей и в бока и в спины, пока не уселся напротив него — и узнал в нем друга своего! Это был Абу Зейд, без сомнения! И его лицезрение рассеяло мои горести и мучения.
Когда Абу Зейд меня увидал, он собравшимся такие слова сказал:
— О жители Басры, Аллах даровал вам заботу свою — вы живете словно в раю! Как деяния ваши благородны, как ваши качества превосходны, как ваши угодья плодородны! Город ваш — воплощение чистоты [359] , невиданной красоты. Пастбища ваши так велики, просторы Тигра так широки! Ваша кибла [360] правильней всех других! Сколько рек вокруг, сколько пальм на них!
359
Город ваш — воплощение чистоты… — Намек на то, что город Басра, основанный халифом Омаром, никогда не был языческим.
360
Кибла — направление в сторону священного города Мекки, куда должен обращаться лицом мусульманин во время молитвы. Здесь также намек на благочестие басрийцев.
Ваш город — преддверье святого храма, оплот ислама! Ты, Басра, — крыло из двух крыльев мира [361] , благочестием славятся дела твоего эмира. Языческий смрад не грязнил тебя: ты не знала ни идолов, ни храмов огня [362] , одному лишь Аллаху ты навек подчинилась, только милостивому [363] молилась. В Басре так много мест святых, мечети ее не бывают пусты. Мужи ученые в этот город съезжаются, здесь наукой умы их питаются. Гробницы Басры благословенны, и границы ее неприкосновенны. Корабли здесь встречаются и караваны, морские киты и степные джейраны, бедуин и работящий феллах, горожанин оседлый и бродяга-моряк, лучник и рыбы речной ловец, копейщик и пастырь пугливых овец. А как приливы в Басре бурливы, как далеко отходят отливы!..
361
…крыло из двух крыльев мира… — Арабские поэты мир представляли в виде птицы: телом ее был Аравийский полуостров, а крыльями — Египет и Нижняя Месопотамия, через которые прошли отряды арабов-завоевателей.
362
…не знала… храмов огня… — Намек на то, что другие города Месопотамии до арабского завоевания были населены язычниками-огнепоклонниками.
363
Милостивый — один из 99 эпитетов Аллаха (ср. примеч. 39 к макаме 5).
Что касается вас, басрийских жителей, то и среди врагов нет ваших хулителей. О ваших достоинствах никто не спорит, непослушанье властям вас не позорит. Вы — самые набожные из правоверных, путей вы ищете самых верных. Ваш ученейший муж — мудрец всех времен: на века труд великий им совершен [364] . Среди вас был тот, кто основы грамматики заложил [365] , и тот, кто стихам размеры определил [366] . Все у вас есть, чем можно гордиться, — басриец первым быть стремится в делах справедливых, в занятиях благочестивых. Вы молитву в день Арафата [367] установили и в час розговенья первыми рынки открыли [368] . Громче всех муэдзины в Басре взывают, на рассвете с постелей людей поднимают, о начале молитвы возвещают и в зимний холод, и в летний зной, поют голоса их, словно ветер морской. Ведь известно предание, от пророка идущее назидание: «В Басре клич муэдзинов об утренней благостыне далеко будет слышен, как гудение пчел в пустыне». Слава Басры, предсказанная пророком, разлилась по миру широко. Этой славы в веках не умолкнет звон, даже если ваш город будет дотла разорен и судьбою с лица земли сметен…
364
…мудрец всех времен… — Имеется в виду известный филолог Абу Убайда (728—825), собиратель и редактор древних сказании «Дни арабов».
365
…кто основы грамматики заложил… — Имеется в виду один из первых арабских филологов — Абу-ль-Асвад ад-Дуали (ум. в 688 г.).
366
…кто стихам размеры определил… — Имеется в виду аль-Халиль (см. примеч. 297 к макаме 40).
367
Вы молитву в день Арафата установили — см. примеч. 223 к макаме 31. Басрийцы впервые имитировали это священнодействие в своем городе.
368
Час розговенья — сухур — конец поста (см. примеч. 35 к макаме 4).
Тут Абу Зейд приостановился, поток славословий его прекратился, а люди смутились и испугались, что на этом все речи его оборвались. И так печально вздохнул старик, словно час расплаты его настиг, будто грозные мстители перед ним очутились или львиные когти в тело его вонзились. Потом продолжал:
— О жители Басры, вы знамениты своими деяниями, многознанием и благодеяниями! Я, увы, не таков — и кто меня знает, тот поймет, что меня терзает. Но худший из наших знакомых тот, кто знанье о нас против нас повернет… А кто не знает меня и хочет узнать, от того я не буду правду скрывать: и в Тихаме и в Неджде [369] я бывал, и Йемен и Сирию проезжал, по пустыне ходил, по морю плыл, и ночью и днем в путь выходил. Средь людей оседлых я в Серудже родился, но всю свою жизнь в седле находился. Во многих делах я был сноровистым: укрощал коней норовистых, в ущелья узкие проникал, запертые замки открывал, в схватки и стычки не раз вступал, умел я и камень растопить и скалу в куски раскрошить.
369
Неджд и Тихама — области на Аравийском полуострове.
Спросите вы Запад и Восток, того, кто низок, и того, кто высок, спросите всадников отряды, спросите людей в бедуинских нарядах, у бродячих рассказчиков обо мне узнайте, купцов и шейхов попытайте: скажут они, сколько я дорог прошагал, сколько покровов разрывал, каким опасностям подвергался, в какие битвы бросался, скольких умных людей мне удалось обмануть, к каким проделкам нащупать путь, сколько раз я противился злой судьбе, сколько львов победил в неравной борьбе, сколько парящих с небес спускал, сколько тайн заклинаньем своим прояснял. И хитрость моя так гранила камень, что и в нем загорался щедрости пламень…
Но сочный побег давно засох, седым стал черный висок. Лицо в морщинах, как старый бурдюк, тело согнулось, словно высохший сук. Плащ моей молодости давно истрепался, лишь раскаянья груз на мне остался. Все ясней я вижу своей жизни огрехи и кое-как латаю прорехи. Давно мне известно из рук самых верных и сведений достоверных, что господа нашего всевидящий глаз каждый день неустанно смотрит на нас, что в битве молитва для нас полезнее, чем боевое оружье железное.
Во весь опор я верблюда гнал — и вот пред вами теперь предстал, но подношений не жду и не ждал: теперь я из тех, кто ищет лишь для души покоя и пищи. Я не прошу милости вашей дождем пролиться — лишь молю вас Аллаху обо мне помолиться, за меня перед ним заступиться, чтоб я мог с покаянием к нему возвратиться. Всевышний молитвы людские приемлет, всепрощающий он — и раскаянью рабов своих внемлет.
Затем Абу Зейд продекламировал:
За грехи я у бога прощенья прошу — Преступил я в долах своих чести межу: Надвигалась ли ночь, или день наступал — Я, заблудший, в пучину порока вступал. О, как часто я слушался низких страстей, Соблазнял и обманывал честных людей. Я в погоне за выгодой совесть терял — Быть греховным ослушником не уставал. Сколько я сотворил омерзительных дел, Не желал ослушанью поставить предел. О, когда бы ничтожным и жалким я был, Непокорства не ведал и зла не творил! Лучше трупом безгласным в могиле лежать, Чем запреты Аллаха всю жизнь нарушать. Как я грешен, о боже, помилуй меня И прощенье даруй, за грехи не кляня!Продолжал рассказчик:
— И каждый усердно за старца Аллаха молил, а старец к небу свой взор устремил — его волнение охватило, и взгляд его слеза замутила. И вдруг он воскликнул так:
— О Аллах великий, я вижу твой знак! Молитве ты, всепрощающий, внял — и с души пелену сомнений снял. Вы, жители Басры, подарили мне избавление, от божьего гнева спасение — вы достойны высокого награждения!
Тут басрийцы радость свою проявили — чем могли, раскаявшегося одарили. Абу Зейд принимал их подношения, не скупясь на благодарения. Затем с возвышенья спустился, со слушателями простился и пошел, направляясь к реке, а я за ним следовал невдалеке. И вскоре мы уединились, от глаза чужого освободились. Я сказал ему: