На израненном лице Мартинеца появилась ироническая улыбка.

– Неужто вы решили, что я готов… – он на секунду задумался и продолжил: – Проявить свою расторопность на виду у толпы?

– Ах, конечно, – Миссис Кристия сконфузилась. – Простите меня за бестактность, ноя давно не общалась с путешественниками во времени. Не беспокойтесь, я все устрою.

Между тем Железная Орхидея заметила, что кое-кто из солдат заснул.

– Они устали и, наверное, голодны, – сочувственно сказала она. – Миледи Шарлотина, может, их накормить?

– Я отправлю солдат в зверинец, – ответила Шарлотина. – О них там позаботятся.

Прошло около месяца. За это время мало что изменилось, однако кое-что, несомненно, заслуживает внимания. Почти все солдаты из двадцать четвертого века, хотя и не примирились со своим положением, но все-таки сумели уразуметь, что очутились в далеком будущем, лишь некоторые все еще полагали, что оказались в руках коварных альфацентавриан. Сержант Генри Мартинец, не забывая поддерживать боевой дух подчиненных, все же не устоял перед неотразимыми чарами Неистощимой Наложницы. Миссис Кристия нашла себе и новое занятие по душе, взявшись за изучение языка цветов. Она часами прислушивалась к их шепоту, иногда подавая уместные реплики. Зато Браннарт Морфейл все эти дни пребывал в прескверном расположении духа, непрестанно ворча и жалуясь на появившиеся сбои в природе времени. Алый О'Кэла превратился в морского льва и на время исчез. Герцог Квинский дважды писал Лорду Кархародону, напоминая о достигнутом соглашении, но ответа не получил.

А теперь продолжим повествование, заглянув к Герцогу Квинскому, который принимал у себя Железную Орхидею.

– Лорд Кархародон разочаровывает меня, – пожаловался Герцог своей обворожительной гостье, едва увидев ее. – Сейчас, когда мы отказались от возведения континентов и городов, самое время найти увлекательное занятие, но Кархародон так и не прислал мне инструктора. Мне пришлось воспользоваться любезностью Шарлотины и приютить у себя О'Двайера, но оказалось, что тот сроду не держал в руке шпагу. Говорит, что хорошо владеет ножом, но, насколько я понимаю, шпага и нож – вещи разные. Впрочем, кое-что я у него перенял. Оказывается, прежде чем выйти на поединок, следует увериться в том, что превосходишь соперника некими примитивными чувствами и чертами характера. О'Двайер упомянул любовь, ненависть, благородство, коварство…

– А вам не кажется, Герцог, что некоторые из этих понятий противоположны?

– В том-то и дело.

– И вы считаете, что всем этим наделены?

– Большей частью, – самодовольно ответил Герцог. – Хуже с патриотизмом. О'Двайер толкует, что без него не ступить и шагу. Похоже, надо отождествлять себя со своей территорией, воспринимая нападение на нее как собственную беду. Этим я несколько озадачен, хотя, послушать О'Двайера, трудность невелика. Он легко воспринимает патриотизм как любовь к целой планете.

– Для этого нужна ловкость?

– Да, он не промах, как и сержант. Так вот, вооружившись теми чувствами, о которых я говорил, и закалив свой характер, можно приступить к организации поединка. Вся хитрость в том, что ты оскорблен соперником или лишен неких благ, которыми тот несправедливо располагает. Можно поступить и наоборот: внушить своему сопернику, что ему нанесли обиду или ущемили в правах. Все это довольно заумно, но, по словам О'Двайера, весьма эффективно. Методика хороша не только для организации поединка, но, говоря словами О'Двайера, и для самой настоящей войны, как между отдельными государствами, так и между планетами, причем чем масштабнее столкновение, тем больше убитых. Солдаты воевали с альфацен-таврианами, они знают, что говорят.

– По словам Вертера, земляне победили альфацентавриан, – заметила Железная Орхидея. – Вероятно, в той войне было много убитых. Их воскрешали?

– Нет, наипрелестнейший из цветков. В те времена искусством воскрешения не владели.

– Выходит, смерть навсегда обрывала жизнь?

– Да! – твердым голосом сказал Герцог.

– Как необычно.

– В то время на Земле было слишком много людей.

– Разумное объяснение, – протянула Железная Орхидея.

– К тому же, – продолжил Герцог, – обитатели тех времен и не помышляли о воскрешении. Наоборот, они умножали число убитых. Если кого-то из них убивали, оставшиеся в живых предавались скорби, а чтобы избавиться от этого неприятного чувства, они убивали как можно больше своих противников, понуждая других вкусить те же чувства, и, как следствие, ответить адекватными действиями. И так – без конца.

– Но это неэстетично.

– Согласен. Тем не менее, нам не стоит отказываться от уже сложившегося искусства.

– Убийство – это тоже искусство?

– Так говорит О'Двайер.

– И все-таки странно… – начала Железная Орхидея, но объяснить причину недоумения не успела: в комнату, хрустя яблоком и обнимая за талию раскрашенную девицу, вошел О'Двайер. Едва взглянув на девицу (плод творчества Герцога, как тот успел шепнуть своей гостье), Железная Орхидея скосила глаза на живот О'Двайера, успевший удивительно вырасти (заметим, результат не только чревоугодия, но и праздности).

– Герцог! Леди! – голос солдата заставил Железную Орхидею оторваться от любопытного зрелища.

– Нам, вроде, пора, О'Двайер… – Герцог задумался, поджав губы, затем продолжил: – В гимнастический зал? – В его голосе, как к своему удивлению, подметила Железная Орхидея, не обошлось без просительной нотки.

– Можно и в зал, – согласился О'Двайер.

– Пойдемте с нами, Железная Орхидея, – галантно предложил Герцог. – Вы получите удовольствие.

Гимнастический зал оказался большой и почти пустой комнатой, все убранство которой, за исключением нескольких расставленных вдоль стен кресел, составляли свисавшие с потолка канаты и мешки грушевидной формы, по виду туго набитые.