– Это может пригодиться вам, - сказал он, убрав остальные предметы назад в сундук и вновь закрепив застежки.
– Это все, что я могу сделать для вас. И я уже объяснил, что не могу вас взять с собой и почему это невозможно. Вы же не хотите встретиться с самими собой посреди площади Ватерлоо?
– засмеялся он.

– Вы имеете в виду площадь Пикадилли, сэр?
– нахмурившись спросила мисс Ундервуд.

– Никогда не слышал о ней, - ответил путешественник во времени.

– А я никогда не слышала о площади Ватерлоо, - сказала ему.
– Вы уверены, что вы из 1894 года?

Незнакомец почесал щетину на подбородке, выглядя немного обеспокоенным.

– Я думал, что прошел полный круг, - пробормотал он.
– Хм, вероятно, эта вселенная не совсем такая же, как та, что я покинул. Может быть для каждого нового путешественника во времени возникает новая хронология? Может, существует бесконечное число вселенных?
– его лицо оживилось. Должен сказать, что это прекрасное приключение. Вы не голодны?

Мисс Амелия Ундервуд подняла вверх прекрасные брови.

Незнакомец показал на корзину.

– Моя провизия, - сказал он, - пользуйтесь ей, как угодно. Я рискую отправиться без запасов еды до моей следующей остановки - надеюсь, в 1895 году. Ну, мне пора отправляться в путь.

Он поклонился и поднял на изготовку свой хрустальный стержень. Взобравшись в седло, он вставил стержень в бронзовую панель и проделал какие-то регулировки с другими приборами.

Мисс Ундервуд уже поднимала крышку корзины. Ее лица не было видно, но Джереку показалось, что она еле слышно напевает себе под нос.

– Желаю удачи вам обоим, - бодро сказал незнакомец, - уверен, что вы не застрянете здесь навечно. Это маловероятно, не так ли? Я имею в виду, какая бы была находка для археологов, ха, ха! Ваши кости...

Раздался резкий щелчок, когда незнакомец сдвинул свой рычаг, и почти сразу же машина времени начала становиться все менее и менее отчетливой. Медь заблестела, стекло замерцало, что-то, казалось, быстро начало вращаться над головой незнакомца, и вскоре он и машина стали полупрозрачными. В лицо Джерека ударил неожиданный порыв ветра, возникшего ниоткуда, а затем путешественник во времени исчез.

– О, смотрите, мистер Корнелиан!
– воскликнула мисс Амелия Ундервуд, извлекая свой трофей.
– Цыпленок!

2. ИНСПЕКТОР СПРИНГЕР ВКУШАЕТ ПРЕЛЕСТИ ПРОСТОЙ ЖИЗНИ

В последующие два дня и две ночи определенная напряженность в отношениях, исчезнувшая было перед появлением путешественника во времени, но затем вновь появившаяся, все еще существовала между влюбленными (потому что они были влюбленными - только ее воспитание отрицало это), и они беспокойно спали, вместе, на постели из веток папоротника, где им ничто не угрожало, кроме любознательного внимания маленьких моллюсков и трилобитов, которым теперь в свою очередь, нечего было бояться благодаря корзине, набитой консервами бутылками в количестве, достаточном для поддержания сил целой экспедиции в течении месяца. Ни крупные звери, ни неожиданные перемены погоды не угрожали нашему Адаму и Еве. И только одну Еву мучил один внутренний конфликт, а Адам испытывал только простое недоумение, но он был привычен к этому, а неожиданные перемены и капризы судьбы составляли суть его существования до недавнего времени - все же его настроения, не быть такими, как раньше. Они пробудились, эти настроения, где-то на рассвете в то утро, и красота, которая по своей утонченности превосходила любое произведение искусства. Огромная половинка солнца так заполняла линию горизонта, что окружающее небо сверкало тысячами оттенков цвета меди, а солнечные лучи, распростертые над морем, казались индивидуально раскрашенными - голубые, желтые, серые, розовые - пока не сливались снова, вместе в вышине над пляжем, заставляя желтый песок сверкать белым светом, превращая известняк в мерцающее серебро, а отдельные листья и стебли папоротников в зелень, кажущуюся почти разумной, настолько она была живой. И в центре этой панорамы находилась человеческая фигура, вырисовываясь на фоне пульсирующего малинового цвета полукруга в бархатном платье цвета темного янтаря, с горячими, как пламя, золотисто-каштановыми волосами, белые руки и шея отражались нежнейшими оттенками самого бледного мака. И там была музыка - ее звонкий голос, декламирующий любимое стихотворение, содержание которого слегка не соответствовало окружению:

Где красная самка-червь взывала о яростной мести,

А прибой мрачно шумел под серебряно-лунным небом,

Где звучал ее хриплый, но когда-то нежный голос,

Сейчас стою я.

Не ее ли призрак этим серым, холодным утром,

Не ее ли это призрак скользнуло мимо?

Джерек энергично выпрямил спину и скинул сюртук, который укрывал его ночью. Увидеть свою любовь таким образом, в обстоятельствах подчеркивающих совершенство ее красоты, затмило все другие мысли в его голове. Глаза Джерека и все его лицо засияло. Он ждал продолжения, но она молчала, откинув назад локоны и поджав самые милые из губ.

– Ну и что же?
– сказал он.

Медленно, сквозь радужную мглу, из тени в свет, показалось ее лицо. На губах застыл вопрос.

– Амелия?
– он осмелился произнести ее имя.

Веки ее опустились.

– Что это?
– пробормотала она.

– Это было? Был ее призрак? Я жду заключения.

Ее губы искривились, возможно, чуть капризно, но глаза продолжали изучать песок, который она шевелила острым концом своего не полностью застегнутого ботинка.

– Уэлдрейк не говорит. Это риторический вопрос.

– Очень здравая и рассудительная поэма, не так ли?

Чувство сходства смешенного со скромностью, заставило ее ресницы подняться на момент и быстро опустились.

– Большинство хороших поэм являются здравыми и рассудительными, мистер Корнелиан, если они передают... значение, смысл. Эта поэма говорит о смерти - и сам умер преждевременно. Моя кузина подарила его "Посмертные поэмы" на мое двадцатилетие. Вскоре ее так же отняла у нас чахотка.

– Значит вся хорошая литература о смерти?