– Не будь дураком.

– Думаешь, я не смогу тебя изнасиловать?

– Надо было с ним уйти. Вы, парни, – ничтожества.

– Значит, он тебе понравился? – спросил Дэйл.

– Не грузись! – ответила Салли. – Лучше пошли на шоссе голосовать.

– Я тебе могу впендюрить, – сказал Лео, – так, что заплачешь.

– А можно посмотреть? – рассмеявшись, спросил Дэйл.

– Нечего там будет смотреть, – сказала Салли. – Пошли. Шевелитесь.

Они встали и зашагали к трассе. Идти до нее было десять минут. Выбравшись на бетонку, Салли встала и вытянула большой палец. Лео с Дэйлом остались в стороне, чтоб не заметили. Они забыли про вьетконговский флаг. Они оставили его возле сортировочной станции. Он валялся в грязи около железнодорожного полотна. Война продолжалась. Семь рыжих муравьев крупной породы ползли по флагу.

Марджи собиралась на свиданку с этим парнем но пути к ней этот парень встретил другого парня в кожаной куртке и парень в кожаной куртке распахнул свою кожаную куртку и показал ее парню свои сиськи поэтому ее парень приехал к Марджи и сказал что на свиданку прийти не сможет потому что парень в кожаной куртке показал ему свои сиськи и он теперь собирается этого парня отъебать. Поэтому Марджи отправилась повидать Карла. Карл был дома, она села и сказала Карлу:

– Этот парень собирался пригласить меня в кафе где столики стоят снаружи и мы собирались пить вино и разговаривать, просто пить вино и разговаривать, вот и все, ничего больше, но по пути сюда этот парень встретил другого парня в кожаной куртке и парень в кожаной куртке показал этому парню свои сиськи и теперь этот парень собирается отъебать парня в кожаной куртке, поэтому ни столика, ни вина, ни разговоров мне не светит.

– Я не могу писать, – промолвил Карл. – Ушло.

Затем он встал и вышел в ванную, закрыл за собой дверь и посрал. Карл ходил срать четыре-пять раз в день. Больше делать было нечего. Он принимал пять-шесть ванн в день. Делать больше нечего было. Напивался он по тем же самым причинам.

Марджи услышала шум воды из бачка. Потом Карл вышел.

– Человек просто не может писать по восемь часов в день. Он даже не может писать каждый день или каждую неделю. Полная засада. Ничего не остается делать – только ждать.

Карл подошел к холодильнику и вернулся с шестериком Мичелоба. Открыл бутылочку.

– Я величайший писатель в мире, – сказал он. – А ты знаешь, как это сложно?

Марджи не ответила.

– Я чувствую, как по мне всему боль ползает. Будто вторая кожа. Хорошо бы ее сбросить, как змее.

– Так ложись на ковер и попробуй.

– Слушай, – спросил он, – а где я с тобой познакомился?

– В забегаловке у Барни.

– Н-да, тогда кое-что ясно. Выпей пива.

Карл открыл бутылку и передал ей.

– Ага, – сказала Марджи, – я знаю. Тебе нужно одиночество. Тебе необходимо быть одному. Только когда тебе хочется или когда мы ругаемся, ты садишься на телефон.

Говоришь, что я тебе нужна. Говоришь, что с бодуна помираешь. Ты быстро слабеешь.

– Я быстро слабею.

– И ты со мной такой скучный, ты никогда не загораешься. Вы, писатели, такие…

драгоценные… вы людей терпеть не можете. Человечество смердит, правильно?

– Правильно.

– Но всякий раз, когда мы ругаемся, ты начинаешь закатывать эти гигантские балехи на четыре дня. И тут ты вдруг становишься остроумным, таким ГОВОРЛИВЫМ!

Ты внезапно полон жизни, болтаешь, танцуешь, поешь. Пляшешь на кофейном столике, швыряешь бутылки в окно, играешь Шекспира целыми актами. Внезапно ты жив – когда меня нет. О, я об этом слышу!

– Мне не нравятся вечеринки. Особенно я не люблю людей на вечеринках.

– Для парня, который не любит вечеринки, ты определенно закатываешь их больше, чем достаточно.

– Послушай, Марджи, ты не понимаешь. Я больше не могу писать. Сдох. Я где-то не туда свернул. Где-то я умер среди ночи.

– Ты умрешь только одним способом – от одного из своих здоровенных бодунов.

– Джефферс сказал, что даже самые сильные люди попадают в капканы.

– Кто такой Джефферс?

– Мужик, превративший Большой Сюр в ловушку для туристов.

– Что ты собирался делать сегодня вечером?

– Слушать песни Рахманинова.

– А это еще кто?

– Мертвый русский.

– Ты посмотри на себя. Ты просто сидишь.

– Я жду. Некоторые парни ждут по два года. Иногда это так и не возвращается.

– А если никогда не вернется?

– Тогда я просто надену башмаки и спущусь на Главную Улицу.

– Почему ты не устроишься на приличную работу?

– Приличных работ не бывает. Если у писателя не получается жить творчеством, он покойник.