Я дал пацану 15 центов. Он ушел вперед. Со мной поравнялся еще один мужик:

– Ты что-нибудь давал этому сукиному сыну?

– Ага. 15 центов.

– Он каждый раз с кона срывает. Не давай ему ничего.

– Я не заметил.

– Точно. Рвет с кона. Своего не упустит.

– Понаблюдаю за ним завтра.

– А кроме этого, он сидит за непристойное обнажение, мать его. Показывал пипиську маленьким девочкам.

– Ага, – ответил я. – Терпеть не могу таких хуесосов.

Пища была паршивой. Как-то вечером после ужина я упомянул Тэйлору, что выигрываю в кости.

– А знаешь, – сказал он, – ты ведь можешь еду себе здесь покупать, хорошую еду.

– Как?

– Когда гасят свет, приходит повар. Ты получаешь то же, что ест начальник тюрьмы, самое лучшее. Десерт, все дела. Повар хороший. Начальник его здесь поэтому и держит.

– Сколько нам будет стоить пара ужинов?

– Дай ему дайм. Не больше пятнадцати центов.

– И все?

– Если дашь больше, он подумает, что ты осел.

– Ладно. Пятнадцать центов.

Тэйлор договорился. На следующую ночь, когда вырубили свет, мы сидели, ждали повара и давили клопов, одного за другим.

– Этот повар пришил двоих. Клевый сукин сын, но гад порядочный. Грохнул одного, отсидел червонец, откинулся и через два-три дня грохнул второго. Здесь вообще-то пересылка, но начальник держит его тут постоянно, потому что он – хороший повар.

Мы услышали, как кто-то подходит. Повар. Я встал, и он просунул нам пищу. Я отнес ее на стол, затем вернулся к двери камеры. Действительно здоровый сукин сын, двоих укокошил. Я дал ему 15 центов.

– Спасибо, приятель, мне завтра тоже приходить?

– Каждый вечер.

Мы с Тэйлором сели ужинать. Все лежало на тарелках. Кофе был хорош и горяч, мясо – ростбиф – нежное. Пюре, зеленый горошек, бисквиты, подливка, масло и яблочный пирожок. Я так хорошо не ел лет пять.

– Однажды этот повар моряку в шоколадный цех заехал. Так его отхарил, что тот ходить не мог. Моряка пришлось госпитализировать.

Я набрал полный рот пюре с подливкой.

– Да ты не волнуйся, – успокоил меня Тэйлор. – Ты такой урод, что тебя никому ебать не захочется.

– Я больше беспокоюсь, как бы себе чутка ухватить.

– Ладно, я этих обсосов тебе покажу. Некоторые уже заняты, некоторые нет.

– Жратва хорошая.

– Говна не держим. Тут есть два вида петушни. Те, что сели пидорами, и те, кого в тюрьме опустили. Пятерок никогда не хватает, поэтому парням приходится лишних себе прихватывать, чтоб потребности удовлетворять.

– Разумно.

– Тюремная петушня обычно слегка с прибабахом, поскольку им по голове сильно стучат. Сначала они ерепенятся.

– Во как?

– Ага. А потом смекают, что лучше быть живым пинчем, чем дохлой целкой.

Мы доели ужин, разошлись по люлькам, посражались с клопами и попробовали заснуть.

Каждый день я продолжал выигрывать в кости. Я начал ставить потяжелее, но все равно выигрывал. Жизнь в тюряге становилась все лучше и лучше. Однажды мне запретили прогулку. Навестить меня пришли два агента ФБР. Они задали несколько вопросов, затем один сказал:

– Мы твое дело изучили. До суда не дойдет. Тебя заберут в призывной центр. Если армия тебя примет, пойдешь в армию. Если отклонит, снова выйдешь на гражданку.

– А мне в тюрьме уже почти понравилось, – сказал я.

– Да, выглядишь ты неплохо.

– Никакого напряга, – ответил я, – за квартиру платить не надо, за коммунальные услуги тоже, с подружками не ссорюсь, налогов никаких, номера получать не надо, нет талонов на еду, бодунов…

– Поумничай еще, мы тебя живо проучим.

– Ой блядь, – ответил я, – я же пошутил. Чем я не Боб Хоуп?

– Боб Хоуп – хороший американец.

– Я б тоже был хорошим, если б у меня столько же бабок было.

– Мели-мели. Мы тебе покажем, где раки зимуют.

Я промолчал. У одного парня при себе был портфель. Он и поднялся первым. Второй вышел за ним следом.

Нам всем обед дали с собой и затолкали в грузовик. Человек двадцать-двадцать пять. Парни позавтракали лишь полтора часа назад, но уже развернули свои пакетики. Неплохо: бутерброд с колбасой, бутерброд с арахисовым маслом и гнилой банан. Свой обед я отдал парням. Все они сидели очень тихо. Никто не острил. Все смотрели прямо перед собой. Большинство черные или коричневые. И все как один – здоровенные.