— Откуда я могу знать?

— Здесь произойдет коррида. Быками будут Дантон и Марат. Пикадорами и эспада — жирондисты. Исход боя, надо надеяться, станет смертельным не для быков.

Сен-Жюст поморщился.

— Неизящно? — рассмеялся Робеспьер. — Не я тому виной. Если бы ты посмотрел, что здесь делалось! Видишь ли, наш Марий [10] всегда тяготел к этим «государственным людям», как их величает Марат, к господину Бриссо и компании.

— Я тебе первый сказал об этом.

— Ты действительно говорил об этом, но я знаю здесь больше тебя, поскольку столкнулся с сим фактом еще на заре Законодательного собрания. Так вот, недавно Дантон, бессильный справиться со своим темпераментом, все испортил себе: на одном заседании он заявил, что вместе с Роланом заседала его жена…

— Я был при этом заявлении.

— Значит, помнишь и результат: жирондисты взбеленились. Эти рафинированные господа не могли простить мужлану его грубость, которая, в сущности, не была грубостью. С тех пор они цепляются к нему. Тебе известно, что недавно умерла жена Дантона?

— Не имел счастья знать гражданку Дантон.

— А я знал ее. Это была прекрасная женщина, добрая и домовитая.

— То-то он с Демуленом таскался по грязным притонам Пале-Рояля.

— Не говори так. Она действительно была достойной женой и хозяйкой; я тогда часто бывал у них. Она умерла, когда Дантон был в Бельгии, и жирондисты косвенно виноваты в ее смерти.

— Жирондисты? Каким образом?

— Габриэль Дантон была тяжело больна. Она ежедневно, лежа в постели, просматривала газеты. А эти злодеи — ты ведь знаешь их стиль — в своей прессе поносили Дантона и даже угрожали ему смертью. Это потрясло больную: ее сердце не выдержало… Впрочем, это лишь часть дела. Сейчас они пошли на ловкий трюк. Дискредитированные изменой Дюмурье…

— Постой, разве его измена доказана?

— Прослушай первый доклад на утреннем заседании и все поймешь. Как раз в день твоего прибытия Конвент решил потребовать его к ответу. В ставку посланы военный министр и четыре комиссара…

— Ого! Предатель Бернонвиль будет арестовывать предателя Дюмурье!

— Если Бернонвиль предатель, то он заплатит за это сполна; уверен, ему придется несладко… Но ты перебил меня. Я хотел сказать, что, изобличенные изменой Дюмурье, о мифических победах которого они до последнего дня трещали в своих газетах, теперь, перекладывая с больной головы на здоровую, они пытаются во всем винить Дантона.

— Дантон действительно дружил с Дюмурье. Я видел, как он расшаркивался перед генералом. Дважды наблюдал их рядом в ложе театра.

— Не стану спорить. Но они-то повинны в гораздо большей степени, а Дантон осознал свои ошибки. Мало того. Сейчас он снова с Маратом, от которого открещивался несколько месяцев назад. Итак, наш Марий вдруг почувствовал в себе исполинскую силу и стал крушить их. Они обвинили его в подстрекательстве к беспорядкам, и он потребовал, чтобы богачи жертвовали своими богатствами. Кроме того, он потребовал создания Чрезвычайного трибунала, за который секции и Коммуна ратуют с восьмого марта и который санкюлоты уже величают Революционным трибуналом.

— И что же?

— Конвент, несмотря на бешеное сопротивление жирондистов, в тот же день десятого марта декретировал предложение Дантона.

— Это здорово. Это нож им в спину.

— Верно. Но это только начало. Я полагаю, главное произойдет сегодня. Однако мы заговорились: слышишь звонок председателя?..

И правда, зал был полон, все сидели на своих местах, и председатель только что поставил колокольчик на бюро.

Один из секретарей читал отчет троих депутатов, побывавших на главной квартире Дюмурье.

«Спаситель Франции» совершенно распоясался. Он не находил нужным скрывать свои планы, рассчитывая завлечь собеседников в свою авантюру. «Я, — кричал он, — спасу Францию вопреки Конвенту, и пусть меня величают Цезарем, Кромвелем или Монком… Конвент! Да ведь это сборище семисот сорока пяти тиранов! Я смеюсь над их декретами…» Он признавался, что намерен идти на Париж и разогнать Конвент. «Ваши якобинцы, — сказал он напоследок, — могли бы прославиться и снять с себя свои преступления. Пусть заслонят своими телами королевскую семью, поднимут в Париже восстание… Я же тем временем двинусь с армией и провозглашу короля…»

Всем стало ясно, что военный министр и комиссары посланы зря [11] …

Но вот на трибуне Лacypc, один из яростных лидеров Жиронды.

— Дюмурье замыслил контрреволюцию, — говорит он. — Можно ли верить, что у него нет сообщников?

Оратор их выявляет. Разве ближайшим другом мятежника не был Дантон? Разве не он защищал заподозренного генерала и пытался смягчить значение его «ошибок»? Разве не он вместе с Делакруа, бахвалясь своим патриотизмом, подыгрывал Дюмурье в его попытках унизить Конвент?