— Пожалуй.

— А если так, не следует ли из этого, что их проект написан не для простых людей, а для угнетателей, богачей и тиранов?

— Ты прав.

— Это несомненно. Настоящий революционер и защитник народного дела понимает, что право собственности условно, что собственность имеет различные формы и разный удельный вес в разном обществе, причем по мере того, как общество совершенствуется, собственность отступает и стушевывается, и в далеком будущем она, возможно, потеряет всякое значение.

Сен-Жюст крепко пожал руку друга. Да, Неподкупный обладал изумительной способностью формулировать мысль, придавать ей кристальную ясность…

— Ты открыл великую истину! — прошептал Антуан.

— Я всего лишь сделал свой вывод из учения Руссо, — улыбнулся Робеспьер. — Ведь очевидно, что право собственности, как и все другие права, должно быть ограничено обязанностью уважать чужие права и не может служить к ущербу безопасности, свободы, существования, наконец, собственности остальных людей. Всякое же владение, как и любая сделка, нарушающее этот принцип, на мой взгляд, незаконно и безнравственно. Эту мысль я намерен положить в основу речи, которую собираюсь произнести 24 апреля…

24 апреля день был напряженный.

Борьба между Горой и Жирондой достигала кульминации. Не ограничиваясь частными выпадами, Бриссо и другие теперь апеллировали к целой Франции, Франции предпринимателей и богатых торговцев. Верньо и Гюаде направляли пламенные призывы к департаментам, а Петион будоражил зажиточных парижан. Всю силу огня в Конвенте жирондисты сосредоточили на Марате. Воспользовавшись, что многие монтаньяры находились в миссиях, еще раз склонив нерешительное «болото» на свою сторону, они провели обвинительный декрет против журналиста. И вот сегодня одновременно с заседанием Конвента слушалось его дело в Революционном трибунале. Естественно, многие депутаты, несмотря на важность обсуждаемой темы, нет-нет да и поглядывали на дверь, ожидая вестей из Трибунала: они понимали, что приговор присяжных либо осложнит, либо облегчит их задачу, А задача была не из легких. Что могли противопоставить они блестящей речи Робеспьера, изничтожившего с трибуны Конвента их Декларацию прав? Тем более что ему аплодировала не только Гора, но и значительная часть «болота»?..

Но вот Неподкупный произносит последнюю фразу:

— Можно сказать, что ваша Декларация составлена для узкой группы, маленького людского стада в уголке земли, а не для той необъятной семьи народов, которой природа подарила весь мир!..

Среди продолжающихся оваций на трибуну поднимается Сен-Жюст. Он сознает трудность положения: после речи Робеспьера чем поразит он слушателей, чем привлечет их внимание? Но, не смущаясь этим, он говорит спокойно и уверенно:

— В дни суда над тираном все тираны обратили к нам взоры; ныне, когда вы обсуждаете свободу мира, на нас любуются народы мира, составляющие истинное величии земли… Новая конституция будет вашим ответом друзьям и врагам, манифестом вашей доброй воли. С ее принятием утихнут раздоры, исчезнут клики, труженики вернутся в свои мастерские и мир, установившийся в республике, заставит дрожать королей…

Он искренно верит своим посулам, и вера его передается значительной части депутатов. Он раскрывает главную идею конституции: единство страны, управляемой всеми гражданами посредством свободной подачи голосов; выборность всех ответственных должностей, благодаря чему избиратели контролируют правительство, администрацию, судебные и военные власти; общенародное обсуждение во всех случаях, когда закон устаревает и подлежит замене; унитарность конституции, ее целостность, убедительность, простота…

Выявив принципы, он предлагает Конвенту свой проект.

Сен-Жюст вовремя закончил речь. Не успел он спуститься с трибуны, как в зал вошел жандарм. Нагнувшись к председателю — по иронии судьбы им был Ласурс, — жандарм что-то шепнул. Лицо председателя исказилось; в ответ на требования депутатов он с дрожью в голосе сообщил, что Марат, оправданный Трибуналом, возвращается в Конвент…

Раздались возгласы радости и возмущения. Многие жирондисты в ужасе кинулись к дверям, но было поздно: появился Друг народа, сопровождаемый ликующей толпой.

— Начинается последний тур дебатов! — усмехнулся Робеспьер.

— Дебаты окончились, — серьезно ответил Сен-Жюст.

Ставка жирондистов на «законность» была бита.

«В этот день, — вспоминал позднее Марат, — я затянул им веревку на шее».

А дальше? Дальше с Сен-Жюстом произошло примерно то же, что случилось с ним после речи по делу короля: он охладел к ближайшему будущему, не представлявшему больше загадок.

Уже 15 апреля 35 секций при поддержке Коммуны потребовали изгнания из Конвента 22 лидеров Жиронды; дело Марата ускорило развязку. Главным очагом возмущения стал бывший епископский дворец, в котором собирались «бешеные». После ряда бурных совещаний было решено прибегнуть к «чрезвычайным мерам». Был сформирован Повстанческий комитет, начавший переговоры с Коммуной. Восстание могло разразиться со дня на день.

Сен-Жюст не принимал участия в его подготовке. Он продолжал заниматься конституционными проблемами. Во второй половине мая он еще дважды выступил в Конвенте, поддержав принцип неделимости республики, который оспаривали жирондисты.

Все это еще больше усилило его авторитет в Конвенте. На него стали смотреть как на виднейшего специалиста в области законодательства.

Сен-Жюст был введен сначала в Конституционную комиссию, а затем и в Комитет общественного спасения, на который была возложена задача окончательной разработки проекта новой, демократической конституции.