Она молчала.

— Ты ведь была мне неверна? — спросил он.

— Да, — ответила она.

— Прекрасно, — сказал он. — Надо все забыть и разойтись.

Она встала и вытерла глаза.

— Впрочем, мы еще увидимся, — сказал он. — Нам надо о многом поговорить, а я ведь ничего не знаю о тебе. Ты придешь ко мне завтра.

Она ничего не ответила.

«…Опасно быть слишком предупредительным с женщиной, еще опаснее слишком удовлетворять ее».

…Кажется, он избежал этой опасности.

Провожая, он обнял ее. Она не сопротивлялась, но и не отвечала. Она была спокойна.

Он запер дверь и повернул ключ два раза.

Потом упал на кушетку.

В голове был сумбур, в чувствах тоже.

Но он с предельной ясностью понял одно: он не любил ее больше. Дьявольское наваждение окончилось, ушло вместе с ней, и это было хорошо. Это было единственной отрадой во всем пошлом и гадком сегодняшнем вечере. Нарыв лопнул, гной вытек, и больной спасен. Ее приход спас его. И от нее, и от Анриетты. И за это он должен быть ей благодарен.

Он вынул из нагрудного кармана свой маленький блокнот и в сумерках, с трудом разбирая слова, стал просматривать свои афоризмы.

Ага, нашел. Нашел страницу, на которой была одна только строчка: Любовь — это поиск счастья.

Улыбнулся. Зачеркнул. Вместо этого написал:

Удивительно, как он вспомнил это двустишие… Он написал его когда-то в дни юности, когда сочинял свою никем не признанную комедию «Арлекин-Диоген». Уже тогда он понял, что обладает великим сердцем, созданным не для любви к женщине, а для любви к родине… Понял? Нет, конечно же в те времена, шатаясь вместе с Демуленом по грязным притонам Пале-Рояля и заводя интрижки со случайными актрисами, он ничего подобного понять еще не мог — где ему было понять это в те времена! Но он почувствовал это помимо погрязшего в пороках сердца, помимо мозга, разгоряченного крепкими напитками, он почувствовал пророчески…

Ну разве мог он теперь любить Терезу? Да и не только Терезу, а и кого бы то ни было, скажем эту самонадеянную восемнадцатилетнюю девочку, Анриетту…

Сердце его болезненно сжалось.

Он сразу постарел на несколько лет, он вдруг понял многое, о чем и не догадывался раньше. Он понял, между прочим, почему бедная Элеонора Дюпле никогда не дождется своего сказочного принца, почему его друг Максимильен Робеспьер никогда не станет ей ни мужем, ни любовником.

Нет, мы не созданы для обычных чувств. Мы обрекли себя на иную любовь, и эта любовь выжгла наши сердца и опустошила наши души, она отказала нам в самом обычном, чем наделен всякий; мы слишком любим человечество, чтобы любить человека, мы навсегда останемся одинокими в этом огромном мире. Мы сами обрекли себя на одиночество и борьбу, борьбу без перспектив. Ибо мы будем бороться до последнего врага или до последнего патрона; если не сможем одержать победу, то погибнем, и если одержим ее, но не закрепим, погибнем тоже…

В комнате стало совсем темно.

Постепенно все мысли ушли, точно влага в песок, и осталось одно оцепенение. Так он лежал бездумно и бесцельно, потеряв представление о времени, не имея ни желаний, ни боли, ни надежд.

И вдруг почувствовал страх.

Он вспомнил, что пригласил ее на завтра. И она придет! И даже не завтра, а сегодня, сейчас! Еще миг — и он услышит это противное поскребывание. И тогда он умрет.

Сен-Жюст вскочил. Он задыхался от ужаса.

Прочь отсюда! Он не может здесь оставаться дольше, ни единой минуты, ни единой секунды…

Набросив что-то, он устремился к двери, открыл ее и быстро пошел, почти побежал в темноту холодной январской ночи.

Было около двенадцати, когда он появился у Добиньи.

Старый приятель был несказанно удивлен.

— Вот так сюрприз, черт возьми! Откуда ты, старина, среди ночи? Стряслось что-нибудь?

— Ничего не стряслось, Вилен. У тебя можно переночевать?

— Переночевать у меня? Тебе? В моей жалкой конуре? Вот так штука… Может, сгорел твой отель?

— Отель на месте, Вилен. Пожалуйста, постели где-нибудь, а то я безумно хочу спать.

Хозяин квартиры понял, что расспросы бесполезны.

Вилен Добиньи был старинным приятелем Сен-Жюста. Когда-то он вместе с Демуленом участвовал в юношеских забавах Антуана. Потом, уже находясь в Конвенте и Комитете, Сен-Жюст тянул за уши Добиньи, помогал устроиться ему на хорошее место и отбивался от его врагов. И все же сердечной близости между ним и Виленом теперь не было. Быть может, именно потому, что в прошлом их сближало слишком многое?..

На следующее утро, едва открыв глаза, он спросил у Добиньи, готовившего кофе: