— Это Иностранец, разными средствами защищающий преступных…

Он не называет имени, не останавливается на этом предмете; быстро пройдя мимо «иностранца», спешит сказать о главном:

— Мы имеем правительство; мы имеем и власть, и административный аппарат; нам недостает одного: институтов, учреждений, которые должны составить самый дух республики…

Проблема поставлена; теперь, однако, не время ее разрешать; сосредоточив внимание депутатов на общем зле и в общей же форме коснувшись средств к его исправлению, докладчик сейчас укажет только одну, но остро необходимую меру:

— Я полагаю, что сила вещей приведет нас к результатам, о которых мы сейчас и не помышляем… Революция с неизбежностью внушает нам, что тот, кто является врагом родины, не может быть собственником. Неужели народ, проливающий свою кровь на границах, должен быть несчастнее тиранов, которые одевают в траур его семьи? Вы обязаны признать принцип: только те имеют права в нашей стране, кто объединился, чтобы ее защищать. Покончим же с нищетой, которая позорит свободное государство; собственность патриотов священна; собственность врагов народа должна служить всем обездоленным. Бедняки — это соль земли; они имеют право по-хозяйски говорить с правительствами, которые о них забывают!..

Последние слова оратора потонули в рукоплесканиях. Аплодировали кто искренно, кто потому лишь, чтобы не быть заподозренным в иных убеждениях, но аплодировали все. Под гром аплодисментов был принят декрет, предложенный Сен-Жюстом: арестованные патриоты подлежали освобождению; собственность врагов революции объявлялась секвестрованной, сами же они оставались в тюрьмах до конца войны, а затем обрекались на вечное изгнание.

Сен-Жюста не обманул видимый энтузиазм: он прекрасно понимал, что на этом останавливаться нельзя. Декрет 8 вантоза был недостаточен; каждая фракция постаралась обратить его в свою пользу. В то время как Клуб кордельеров — становище ультра — прислал делегацию к Якобинцам для «установления единства», друзья Дантона бурно приветствовали обещанное освобождение «утесненных патриотов». Учитывая это и желая поставить все точки над «и», ровно через четыре дня он снова выступает в Конвенте, чтобы доложить депутатам о «способах исполнения декрета против врагов революции».

Это уловка. Меньше всего оратор расположен говорить о декрете 8 вантоза. Он думает совсем о другом. Стремясь выбить почву из-под ног вожаков фракций, он хочет изобличить «утесненных патриотов» и добиться, чтобы вопрос о них больше не ставился. Но главное, он должен превратить декрет в подлинное оружие против врагов и в действенную помощь друзьям.

Итак, кто же они, эти «утесненные патриоты»? Прежде всего — опозорившиеся крупные чиновники административного аппарата. С талантом сатирика дает он портрет одного из них:

— На следующий день после получения высокого поста сей муж занимает реквизированный дворец и заводит лакеев. Его жена, жалуясь на тяжелые времена, скупает меха и бриллианты и устраивает роскошные приемы. Муж спешит вытребовать для себя казенную карету и ложу в театре. Когда эти равнодушные подлецы убивают время в наслаждениях на деньги республики, народ пашет для них землю, изготовляет обувь и оружие для солдат, которые должны их защищать. Они же не только кутят, но и всячески критикуют правительство. «Если бы я был министром…» — говорит один. «Если бы я возглавил государство, — вторит другой, — наши дела шли бы куда лучше!» Вчера эти воры покрыли себя бесчестьем, сегодня в качестве «утесненных патриотов» молят о сострадании!..

Докладчик меняет тон. От сатиры он переходит к устрашению. Он призывает депутатов понять величину опасности и полную невозможность щадить подобных людей.

— Что же происходит с нашим обществом? Оно узурпировано функционерами. В бюро они располагают заместителями и служащими, в народных клубах спешат овладеть общественным мнением. Они стремятся захватить власть под предлогом, что действуют революционно, словно в них сосредоточилось Революционное правительство. Это прямой возврат к федерализму. Чиновники всех мастей и рангов должны беспрекословно подчиниться правительству, иначе они превратятся в узурпаторов, тиранов и утеснителей народа…

Рядом с функционерами Сен-Жюст помещает эгоистов и тунеядцев, равнодушных к общему делу.

— Это класс, который ничего не производит, но желает жить в роскоши и неге. Он должен быть подавлен в первую очередь… Обяжите всех чем-то заниматься, выбрав профессию, полезную обществу. Разве мы не нуждаемся в строительстве кораблей, устройстве мануфактур, распахивании целинных земель? Какое право на родину имеет тот, кто ничего для нее не сделал?..

И наконец, докладчик вспоминает еще об одной, хорошо известной ему категории «утесненных патриотов» — о дельцах и банкирах.

— Посмотрите на этих господ, — иронизирует Сен-Жюст, — они надели длинные брюки [32] и вырядились под санкюлотов. Как революционны их предложения! Как пекутся они о защите отечества! И как ловко нас продают! Они не станут противиться нашим мерам, они мягко сведут их на нет и погубят родину, не произнеся бранного слова…

Докладчик замолчал. Вероятно, вспомнил старика Мейно из Страсбурга и гильотину на Мезон-руж… Но нужно было привести в чувство сникших депутатов, чтобы безболезненно вырвать у них готовое решение.