Но этот клиент вызвал у меня иные чувства. Его горячая благодарность не знала границ. Он считал меня своим сообщником и говорил об этом, не скрываясь. Видит бог, я не в силах сочувствовать десяткам людей. Но во мне проснулась жалость к одной девочке, оставшейся бездомной.

Я стал расспрашивать его. Он говорил охотно, похваляясь передо мной. «Я сделал точный выбор», – сказал он. Его жертва росла с бабушкой, брошенная родителями, и рано осталась одна. Обмануть ее было так же несложно, как обмануть ребенка. Он сам это признал.

Я спросил его, не чувствует ли он стыда за содеянное. Ведь он лишил ее всего, что она имела.

Он ответил мне моими словами: «Это естественное течение жизни. Если бы не я обманул ее, то кто-то другой».

Когда он ушел, я чувствовал себя вывалянным в грязи. Причем лужа была заполнена мною собственноручно.

Опущу мои последующие размышления. Я верю в судьбу, или в провидение, или в промысел – назовите как хотите. Мне бьло ясно, что она станет искать работу. Я поместил объявление о поиске экономки – одно из многих – и стал ждать.

Девяносто шансов из ста были за то, что она не позвонит. Обстоятельства должны были сойтись определенным образом, чтобы это случилось. Тогда бы я счел это за знак.

Я люблю число «двенадцать». Первые одиннадцать звонков были пустыми. Она позвонила двенадцатой.

Дальнейшее, Полина, вам известно. Простите, что я писал о вас в третьем лице. Нетрудно было заинтересовать вас в телефонном разговоре: я знал достаточно деталей от вашего бывшего возлюбленного.

Я не осмеливался рассказать вам правду. Впервые я чувствовал себя виноватым в том, что чья-то жизнь разрушена из-за моего ключа. Я успокаивал себя тем, что когда-нибудь потом смогу поговорить с вами и попросить прощения за ту роль, которую невольно сыграл в вашей беде.

Но сейчас обстоятельства складываются таким образом, что я не знаю, смогу ли когда-нибудь встретиться с вами. Поэтому пишу вам это письмо. Я должен сказать то, что считаю важным.

Вы не виноваты в том, что произошло. Я пытался объяснить вам это, когда заговорил о ваших родителях, и даже был с вами жесток. Но я хотел действовать вам во благо.

Как многие из тех, кого не любили в детстве, вы совершили ошибку: сказали себе, что вас не за что любить. Что вы не достойны любви.

Сейчас вы говорите себе, что я не прав. Не спорьте со мной. Это чувство сидит в вас так глубоко, что вы и сами не замечаете.

Но самое плохое, мое дорогое дитя, заключается не в этом. Вы пошли дальше. Вы сложили простую формулу, страшную в своей простоте. «Если меня не любили, значит, меня не за что любить. И я в этом виновата».

Всего в три шага вы нашли оправдание своим родителям. А заодно и Дмитрию (да, я отлично помню, как зовут вашего несостоявшегося мужа). В глубине души вы считаете, что его нельзя обвинять за то, что он сделал. Вы говорите себе, что не он виноват, а вы. В том, что он недостаточно вас любил. В том, что он обманул вас. В том, что он вас использовал и выбросил, как выбрасывают отслужившую свое вещь.

Но это неправда. Ваш жених был мерзавец и остался мерзавцем. Вы слышите меня, Полина? Если бы я был рядом, я бы кричал вам об этом.

Даже меня он ввел в заблуждение при первой встрече. И лишь во время второй, когда он раскрылся, я увидел, что передо мной человек беспринципный и гнусный.

Но вы не в ответе ни за его качества, ни за то, что не сумели рассмотреть их.

Вы не виноваты.

Вы не виноваты.

Вы не виноваты, слышите меня, глупое мое, бедное дитя? Я обращаюсь к вам вольно, поскольку сердце подсказывает мне, что мы не увидимся больше.

Простите меня, моя дорогая Полина. Я очень виноват. Я должен был поговорить с вами раньше, чтобы не писать сейчас в спешке это письмо.

Вы прекрасны, добры и отзывчивы. Вы наполняли радостью мои дни в этом доме. Вы заслуживаете любви.

Но чувство вины уничтожит вас, если вы не избавитесь от него.