— Вы можете не опасаться подобных проблем, — сказал он. — Теперь я покажу вам Турцию.

— Вы отлично говорите по-английски, — отметил я и поинтересовался: — Вы, наверное, бывали в Англии?

— Никогда, — ответил он с улыбкой. — Я служил кавалерийским офицером и попал в плен в Египте. Меня захватили на Суэцком канале, так что язык я изучал в одной из ваших тюрем.

Я немедленно припомнил своего аданского попутчика, который рассказывал мне точно такую же историю.

— Надеюсь, — осторожно спросил я, — мы хорошо с вами обращались?

— Увы, нет, не слишком. — Он нахмурился, закуривая сигарету.

— Остается только сожалеть об этом. Ведь сейчас я, в некотором смысле, ваш пленник.

Лицо его осветилось улыбкой, и я еще раз убедился, что турки любят и понимают иронию.

— Ну что ж, на войне, как на войне! — громким голосом объявил он.

После чего мы демонстративно пожали друг другу руки и вернулись к кофе.

Слыша, что разговор ведется на иностранном языке, чистильщики попытались вытянуть из нас больше обычных пяти пиастров. Мой собеседник наклонился к ним и прошипел что-то вполголоса. Всего одно слово, но назойливые турки тут же подхватили свои ящички и ударились в бегство.

Я неимоверно зауважал своего нового знакомого. Хотелось бы надеяться, что и с полицейскими он управляется не хуже.

После обеда мы наняли экипаж, запряженный двумя белыми лошадками, и отправились на развалины древнего города Сола. Примерно в миле от города дорога превратилась в обычную деревенскую тропу, где на каждом шагу попадались рытвины и выбоины. Мимо нас неспешно вышагивали верблюды, груженные такими огромными тюками, что они занимали половину дороги. Внезапно, без всякого предупреждения из поля, засеянного сахарным тростником, показалась сотня солдат с винтовками наперевес и залегла в придорожной канаве.

Хассан — так звали моего провожатого — наблюдал за ними с профессиональным интересом.

Я выяснил, что после освобождения из тюрьмы он принимал активное участие в военных действиях, приведших в конце концов к установлению республики и диктатуры. Он буквально боготворил Кемаля Ататюрка. По мнению Хассана, все, что делал Гази, было абсолютно правильно. А все, что он еще предполагал сделать, не вызывало сомнений.

— Под предводительством нашего Вождя турки получили шанс стать великой нацией в современном смысле этого слова, — растолковывал мне Хассан. — Турция слишком долго была «больным человеком Европы». Теперь мы наконец выздоровели. Все старое, плохое, что связывает нас с прошлым, искореняется, и мы с надеждой смотрим в будущее.

Мимо шествовал караван верблюдов, во главе которого ехал крупный мужчина на маленьком ослике.

— Турки, — произнес Хассан с внезапной страстью в голосе, — не азиаты, они европейцы.

Я подумал, что он сам — в своем элегантном твидовом костюме, в легкой фетровой шляпе, надвинутой на глаза, служит наглядным подтверждением этой теории. Этого человека вполне можно было принять за француза или англичанина.

Руины Солы вызывали у меня исключительный интерес, ибо я наверняка знал, что святой Павел побывал здесь во время своих миссионерских странствий. Архитектурой и планировкой этот город напоминал Антиохию, Дамаск, Джераш, Пальмиру и прочие греко-римские города Сирии и Малой Азии. Через всю Солу протянулась длинная обрамленная колоннами улица — «улица, называемая Прямой».

В древние времена всякий путешественник, прибывавший в великолепный порт Солы, должен был подняться по широкой лестнице, которая приводила на улицу с колоннами. Двадцать три из них до сих пор стоят, выстроившись в безупречно прямую линию. Остальные лежат рядом, укрытые густым покровом из травы и мелкого кустарника. Под буйной растительностью прячутся останки общественных бань, домов, стен и амфитеатра.

Сидя на развалинах Солы и слушая болтовню моего попутчика, я размышлял о счастливой судьбе этого исчезнувшего города, чье имя вписано в историю не кровью, но… филологией. Древняя Сола даровала нам слово «солецизм», и это все, чем она знаменита.

Дело в том, что этот греческий город был в свое время разрушен армянами. Помпей Великий восстановил его и заселил плененными киликийскими пиратами, которые разговаривали на столь чудовищном греческом, что вскоре прославили свой город. Когда кто-то совершал грубейшую ошибку в произношении или грамматике, греки снисходительно вздыхали: что взять с бедняги — он, должно быть, из Солы. Греческий термин soloikismosсо временем породил сходные понятия в наших языках: «solecism» в английском и «solecisme» во французском.

Забавная вещь этимология. Вот слово, которое все мы время от времени используем. И оказывается, что оно имеет непосредственное отношение к этим двадцати трем колоннам, неистребимо торчащим из древнего скелета мертвого города.

— Турция для турок, — донеся до меня голос Хассана.

— Прошу прощения?

— Я говорю, что наконец-то настали времена, когда турки сами правят своей страной. Армяне, греки и прочие иностранцы, которые в прошлом контролировали нас, ушли. И сегодня Турция для турок!