— Не смеши меня! Давай пойдем сядем куда-нибудь под дерево и поговорим, — предложила Джессика.

— Только если ты пообещаешь не орать на меня.

— Я никогда не ору!

— Хорошо, тогда назовем это — говорить таким голосом.

— Каким голосом?

— Таким, которым можно было говорить, когда мне было пять и меня нужно было наказать.

— Я бы просто хотела, чтобы ты предупредила меня о своих планах, — сказала Джессика со вздохом и уселась в тени дерева, поджав ноги.

— Я бы сказала. — Люси села рядом. — Я пыталась. Ты не можешь понять. Я действительно хотела приехать сюда. Не потому, что хотела развлечься, а потому, что мне нужно было почувствовать себя свободной.

— Хочешь сказать, что я подавляю тебя? — Что-то в душе Джессики перевернулось. Вот так Люси и уйдет от нее? Так, шаг за шагом, будет отдаляться от нее?

Люси покраснела, но не стала этого отрицать.

— Я просто пытаюсь… — Джессика удивленно поняла, что ее голос звучит жалко.

— Я знаю, — быстро вставила Люси.

— Но ты права. Абсолютно права. Ты больше не ребенок. — Она погладила дочь по волосам и подумала, как хорошо просто быть рядом, безо всех этих постоянных споров и выяснений отношений. — Конечно, ты всегда будешь моим ребенком, но скоро тебе уже можно будет голосовать, водить машину…

— Не означает ли это, что ты заплатишь за уроки вождения? — спросила Люси, сориентировавшись в ситуации с потрясающей проворностью.

— Об этом еще рано говорить. — Джессика сдержалась от того, чтобы не сказать, что это произойдет лишь в том случае, если ее машина будет иметь мотор не больше, чем у швейной машинки.

— И это означает, что я могу остаться здесь? Что ты не потащишь меня обратно домой?

— Ну… — Джессика огляделась вокруг. — Мне кажется, это довольно безопасное место. Должна же самостоятельность где-то начинаться. — Она встала и подала Люси руку. — Ну что, теперь пойдем обратно?

— Вызволять Марка из рук его отца? — Она бросила на мать шутливый взгляд из-под ресниц. — Что он тут делает, кстати?

— Он приехал, чтобы удостовериться, что Марк…

— И что свиньи летают! — усмехнулась Люси многозначительно. — А ты уверена, что он просто не воспользовался этим предлогом, чтобы быть рядом с тобой?

— Не говори глупостей!

Джессика почувствовала, что ее бросило в жар. Ее первым побуждением было все отрицать, объяснить дочери, как далека она от правды, но слишком уж сильный протест, она знала, будет иметь противоположный эффект. Она все еще не решалась посмотреть дочери в глаза, опасаясь, что та сможет прочесть тысячи постыдных и запутанных мыслей в ее глазах.

— Я думаю, он почувствовал ответственность за тебя, потому что даже не представлял, что ты появишься здесь без разрешения. На самом деле он вообще не думал, что ты имеешь к этому какое-то отношение.

— Правда? Ты уверена, что ничего не скрываешь?

— Люси!

Люси засмеялась и оставила эту тему. Они направились к столовой, но Энтони с Марком там уже не застали и пошли дальше.

Люси показала ей университет, свою спальню, крошечную, но отдельную, и затем здание, где проходили занятия изобразительным искусством, — Люси припасла это под самый конец.

Оно было просторным, с большим количеством помещений, и Люси с нескрываемой гордостью провела Джессику в комнату, где у нее проходили уроки рисования.

— Хоть у меня и нет таланта, — объявила она честно, показывая на несколько непонятных карандашных рисунков, лежащих на столе, — все равно приятно этим заниматься.

Джессика взяла толстый лист бумаги и вертела его так и сяк, пытаясь понять, что же на нем все-таки изображено.

— Абстракционизм, — попыталась помочь ей дочь. — Нас учат изливать свои чувства на бумаге.

— Понятно, — сказала Джессика.

Интересно, будет ли оскорбительным поинтересоваться, какие именно чувства эти линии изображают?

— Мне нравится рисовать линии и углы. Это оттого, что у меня способности к математике, — продолжала Люси, словно читая ее мысли.

Джессика ласково улыбнулась сосредоточенно нахмуренной, миловидной, темноволосой девочке-подростку рядом с ней. Впервые за многие годы она чувствовала себя с дочерью спокойно и непринужденно, и это было приятно.