Джесс стремительно повернулась к нему.

— А может быть, хочет, — огрызнулась она. — Может быть, я хочу послушать его.

Майкл оставил цыплят в покое и обратил внимание на эту маленькую девочку, живую как ртуть, которая очень напоминала ему Джину в том же возрасте.

— Что бы ты хотела знать? — спокойно спросил Майкл.

В другой стороне кухни Мэдж повернулась к ним спиной, делая вид, будто достает тарелки.

— Все, — заявила Джесс. — Где вы служили. Что делали. Как вы… как это случилось.

— Морская пехота, — сказал он. — Первый дивизион. Я записался в 1950 году и прибыл в Корею в декабре. Служил в боевой группе недалеко от Хыннама, где была ваша мама, командовал взводом. К тому времени, когда в ноябре я был ранен, наша группа оставалась единственным подразделением морской пехоты на побережье.

— В ноябре? — откликнулся Джонни, не в силах побороть любопытства. — Так вам, выходит, оставалось всего пара недель до отправки домой?

Да, так и было. Еще две проклятые недели — и он был бы на борту «Птицы Свободы». Две недели.

— А как вы были ранены?

— Очень просто. Патрульный рейд, засада, ночь на рисовом поле. А дальше — лицом в грязь. И Мэдж.

Пока он рассказывал, Джесс не отрывала от него взгляда. Мэдж, наоборот, старалась не смотреть в его сторону. Только теперь Майкл понял, что ее дети никогда не слышали о том, что она там делала. Они полагали, что их мама — такая же, как и другие мамы, может быть чуточку печальнее и немного замкнутее. Нормальная. Им даже в голову не приходило, что ей довелось пережить минометные обстрелы во время операций. Что она не дрогнула под страшной ношей всех этих раненых и умирающих. Что она — героиня.

— Когда ваша мама увидела меня, — сказал Майкл, понимая, что ступает на зыбкую почву, — она ударила меня в подбородок. Здорово врезала.

Джесс широко открыла глаза.

— Она вас ударила?

Он кивнул, пристально взглянув на Мэдж.

— Еще как! Она сказала, что ей нужно было привлечь мое внимание.

— Но зачем же ей надо было вас бить? — пролепетала девочка.

В дальнем углу Мэдж позвякивала посудой.

— А затем, — объяснил Майкл, нарочито глядя только на Джесс, — что я собирался сдаться. Я был тяжело ранен, я очень устал и думал, что не выживу. Ваша мама убедила меня в обратном. Она говорит, что не помнит меня, так что, должно быть, она там многих била.

— Сотни, — грубо сказала она, не оборачиваясь. — Каждые пять минут приходилось кого-нибудь лупить.

— Так я и думал, — ответил Майкл, в душе надеясь, что Мэдж вот-вот заговорит и, может быть, хоть что-то расскажет своим детям, которые смотрели на нее в изумленном молчании.

— Насколько я помню, она делала это в течение двух недель. Должно быть, потому, что я изводил ее вопросами о моем друге Смитти.

— Смитти? — повторила Джесс.

Спина Мэдж напряглась. Пальцы впились в край стола.

— Да, — сказал Майкл, стараясь говорить бесстрастно. — Он всю ночь был со мной на этом проклятом рисовом поле. Он умер, но она мне не сказала…

Мэдж повернулась к нему, угрожающе сверкая глазами.

— …потому что не могла, — закончил он начатую фразу. — Если бы она это сделала, я бы точно сдался.

В кухне воцарилось молчание.

— Ты заботилась и о Смитти, мама? — спросила Джесс удивительно детским, неуверенным голосом.

— Нет… то есть… я не… не помню.

Она не могла оторвать глаз от Майкла и не находила слов, чтобы соткать ложь, к которой так привыкла.

Все в порядке, Мэдж, хотелось ему сказать. Расскажи им. Расскажи им все.

— У вашей мамы было много таких пациентов, как я, — сказал Майкл. — И много таких, как Смитти. Вы себе даже не представляете…

— Я представляю, — девочка храбро защищала и себя, и маму. — Я видела фильм «Китайский берег». В Корее погибали тысячи мужчин.

— А сколько выжило! — сказал Майкл. — Благодаря вашей маме.

Мэдж покачала головой. Свет в ее глазах погас.

— Я была всего лишь одной из сестер в одном из эвакогоспиталей. Одной из десятков медиков — медсестер, врачей, санитаров, — работавших там и пытавшихся помочь…

— Но когда я думал, что моя мама держит меня за руку, это была всего одна сестра.

Мэдж слабо улыбнулась.

— Я не могла выглядеть как твоя мама.

— Но ты там была.

Глаза выдали ее прежде, чем она сумела что-то ответить. Огромные, красноречивые глаза, в которых мелькнул старый ужас, так глубоко запрятанный.