А когда после этого короткого совещания я вышел на улицу, по деревне только и разговору было, что о наступлении — под Сталинградом. Как в праздничный день, люди ходили по улице, собирались группами, поздравляли друг друга.

Подошло время обеда. Крывышко постарался — приготовил два блюда, и неплохо приготовил. И обедали бойцы не по-партизански, а как полагается хорошему семьянину: за столами в теплых хатах. И настроение было праздничное после победы.

— Хорошо! Лучше я от самого Челябинска не едал, — заявил Есенков, уверенный, как и многие другие, что у него на родине все — самое лучшее.

Но в середине обеда, только было начали подавать второе, на улице раздался испуганный крик одного крестьянина:

— Товарищи, вас окружают немцы!

Все выскочили наружу, побросав и ложки, и миски. Никто нас не окружал, но фашисты действительно показались недалеко от околицы. Незаметно, огородами, провел я партизан на другую окраину деревни, и там около самой лесной опушки, у каких-то колхозных построек, хорошо замаскировавшись, заняли мы оборону. В промежутках между домами нам было видно, что враги дошли до околицы, задержались там недолго, затем изменили направление и дальней улицей покинули деревню. После выяснилось, что они только спросили кого-то из крестьян: «Партизаны есть?» — «Есть», — ответил тот. И немцы не посмели остаться.

Не могу не дополнить этот эпизод еще одним случаем, по моему мнению, интересной деталью. Анищенко, выбежав по тревоге на улицу, вдруг вспомнил, что в хате остался табак («дюбею», как он называл, а на самом деле обыкновенная крестьянская махорка), который он положил сушиться на печку. Вернулся и видит, что Крывышко торопливо укладывает в свое ведро жареное мясо с картофелем — великолепное жаркое, которого партизаны еще не попробовали.

— Какого черта ты тут делаешь? — крикнул Анищенко.

— Неужели мы этот обед приготовили для поганых фашистов? — ответил партизанский повар. — У нас хватит для них и свинцовых гостинцев.

— Чудак… Марш за мной! Живо!

И Крывышко, вздохнув, захватил с собой только то, что успел уложить в ведро.

Оба они тотчас же присоединились к остальным. А когда немцы скрылись из виду (вся эта история не заняла и часу), Крывышко, посмеиваясь, заявил:

— Ну что же, товарищи, вы из-за швабов остались полуголодными, а у нас с товарищем Анищенко есть что покушать а, главное, есть что покурить.

Некоторые засмеялись. Я приказал:

— Вот что: товарищи Анищенко, Крывышко, ну и еще Дмитриев сходят на село и проведут разведку — не осталось ли там немцев. А заодно пускай Крывышко посмотрит, не растерял ли он впопыхах жаркое по дороге.

Тут засмеялись все. Но я не шутил. Эти трое произвели разведку, и, когда доложили, что деревня свободна, мы продолжили обед, хотя теперь его вернее было бы назвать ужином: время близилось к вечеру.

Когда стемнело, мы взяли в деревне две подводы, погрузили на них лодки и отправились к Припяти. Надо было переправляться. Подморозило. Грязь затвердела. Корявые комья ее, как камни, стучали под колесами. Спускаясь с берега, мы спотыкались об эти комья. Ночь была черная, и река была черная, только кое-где на берегу белесыми пятнами лежал снежок, да на реке покачивался красный огонек бакена. Свет его дрожащей дорожкой отражался в воде. Тяжёлые и холодные осенние волны лениво плескались у берега. На бугре ветер посвистывал в лозняке. Люди еле слышно переговаривались между собой. Перед этой широкой рекой у всех было какое-то особенно торжественное настроение — мы стояли на новом важном рубеже.

Вот невидимая в ночи лежит за нашими спинами Белоруссия. Сколько мы пережили в ней и вместе с ней — с ее благородным и самоотверженным народом! Больше года мы ощущали этот народ, как свою громадную семью. Его несчастья стали и нашими несчастьями, его радости — нашими радостями! Несчастий на земле, захваченной фашистами, было, конечно, несравненно больше, а радости, суровые радости военного времени, приходили к людям через немецкие запреты, через фашистские кордоны — слухами о наших успехах, вестями о победах Красной Армии. Мы всеми силами старались помочь народу, связанные с ним на жизнь и на смерть. И он, как мог, помогал нам, оказывая гостеприимство под угрозой расстрелов и виселиц. Больше года мы вели бой, не одну тысячу врагов истребили, но и своих товарищей не один десяток потеряли на белорусской земле.

На Волчьем островке, окруженном болотами и заваленном буреломом, — маленькая полянка и скромный холмик, обнесенный простой изгородью из жердей. Могучие сосны и плакучие березы шумят над невысоким обструганным топором столбиком с короткой надписью:

С какой жадностью он брался за любое задание, как проникновенно он сказал когда-то: «У нас три самых близких слова: Родина, Партия, Москва!» И мы потом не раз повторяли эту фразу. Не дошел Криворучко до своей Украины…

На берегу Лукомльского озера похоронен Василий Нелюбов. И в лесах Витебщины, и в Березинских чащах, и в болотах Полесья могилы наших братьев. Святые могилы! Горячей кровью героев и нерушимой клятвой о мести сроднили они нас с Белоруссией. Как же нам расстаться с тобой, родная земля!..

Невидимая в ночи лежит впереди нас Украина. Некоторые из нас родились там, некоторые работали и жили, оставили своих близких. У меня там тоже отец с матерью и две сестры. Почувствуют ли они, что я близко? А может быть, они заочно похоронили меня?.. Живется им не лучше, чем нашим белорусским друзьям. Фашисты хозяевами ходят по украинским селам. Нет, не хозяевами! Не может быть, чтобы покорились потомки Наливайки и Хмельницкого. Ведь оба эти народа — и белорусы и украинцы — свободны не только по рождению, но и по духу. Они боролись с польскими панами, с татарами, с турками рука об руку с великим русским народом, свято веря в помощь, которую он, как старший брат, оказывал им в самые трудные моменты их истории. И снова окажет!.. Они ждут этой помощи и твердо верят в нее. Упрямо сопротивлялись они напору чужеземцев с запада и с юга в течение стольких веков! Да и теперь… Ведь даже мы, заброшенные в глуши лесов и болот, слышим, что делается на белом свете, знаем, как наши далекие братья отстаивают свою родную землю. И вот сейчас мы идем к ним на помощь. Мы расстаемся с родной землей Белоруссии и вступаем на родную землю Украины, готовые снова целиком посвятить себя борьбе и мести. И не сложим оружия, пока последний фашистский убийца не будет выброшен из пределов Советского Союза.