— Проснулся голубчик!.. Пошли, ребята, теперь никакая метель не страшна.

Филин тоже, должно быть, привык к нам. Сколько раз мы проходили мимо него, сколько раз грелись у костра рядом с его дуплом!.. Наверное, он таращил на нас из темноты свои желтые круглые глаза, и в конце концов наше появление перестало его беспокоить: он и встречал, и провожал нас тем же «у-гу-гу!». Но когда по соседству появлялся кто-нибудь чужой, вопли его становились глуше, отрывистей, страшней. «Уууу!.. ууу»! — пугач поднимал тревогу. Так по крайней мере нам казалось.

Одиннадцатого марта, преодолев все немецкие строгости, сошлись и съехались в Липовец представители подпольных организаций. Один будто бы отправился навестить родных, другой — на базар, третий еще какую-нибудь причину нашел: надо было обманывать подозрительность немцев. Собралось человек семнадцать.

На совещании я зачитал приказ Бати о выводе в лес советского актива. Никаких отсрочек нельзя было допускать. Из Лепеля нам сообщили, что фашисты уже составили списки «подозрительных»; одним из них в ближайшее время угрожал расстрел, другим — лагеря для военнопленных. Захватчики решили сразу уничтожить наши резервы — всех, кто может весной по «черной тропе» уйти в партизаны. И мы должны были во что бы то ни стало опередить врагов и спасти друзей.

Все время наш отряд пополнялся за счет местных жителей. Все больше и больше людей уходило в лес от фашистских насилий. А теперь пришла пора поднимать на борьбу всех, способных носить оружие, — и колхозников, и рабочих, и интеллигенцию. У них тут и дом, и семья, и, конечно, им трудно бросить все это, но выбора нет. Положение было такое, что некоторые из участников совещания не рискнули даже вернуться домой, потому что их ждал там арест. Соломонов и Колос ушли вместе с нами в лагерь. А Садовский, бывший председатель Гилянского сельсовета, хотя и вернулся к себе домой в Сорочино и даже прожил там несколько дней, но спасся от немцев только случайно.

Заканчивая последние приготовления к выходу в лес, он занимался в то же время своими хозяйственными и домашними работами. И вот однажды, сгребая солому во дворе, увидел, что через улицу к его хате направляются несколько немцев. Нетрудно было догадаться, что им нужно. Недолго думая, Садовский бросил грабли и прямиком побежал через огороды к лесу. Враги заметили его и начали стрелять, но Садовский благополучно скрылся. Жене его несколько позднее тоже удалось бежать из села. А Садовский собрал и привел к нам свою подпольную группу, 13 человек, среди которых были Тамуров, Насекин, Терешков и другие.

Самой сильной, да, пожалуй, и самой активной, была подпольная группа Чашницкого района. Во главе ее сначала стоял Соломонов, коммунист, опытный партийный работник, оставленный в тылу врага для организации борьбы с захватчиками. В начале осени его арестовали. Бургомистр Сорока и комендант полиции Тесленок хотели состряпать на него «дело», но никаких «улик» найти не могли — Соломонов был достаточно осторожен. Вызываемые свидетели не подтверждали обвинений, да и обвинения-то, очевидно, были еще не вполне ясны самим обвинителям. К тому же и фашистские прихвостни вроде Кулешова заступились за Соломонова и даже предложили взять его на поруки. Делалось это, конечно, из шкурных соображений, и позднее тот же Кулешов хвалился этим, как своей неоспоримой заслугой. Некоторое время в одной камере с Соломоновым сидел Лужин, известный нам впоследствии как старший полицай Гилянской волости. Может быть, он тогда только начинал свою карьеру, а может быть, его «подсадили» к Соломонову как испытанного уже провокатора. Как бы то ни было, его тоже допрашивали, и, возвращаясь после допросов с синяками, он жаловался на те же пытки, которым подвергался и Соломонов. Он был очень разговорчив; сочувствуя и требуя сочувствия, напрашивался на откровенность. Но Соломонов и с ним был осторожен, не проговорился, не выдал себя. В конце концов поручительство Кулешова и подобных ему было принято: Соломонова выпустили, но установили за ним строгий надзор и обязали безвыездно жить в Чашниках и регулярно регистрироваться в комендатуре.

Все дела подпольной организации после ареста Соломонова перешли к Колосу, о котором я уже упоминал. Колос жил в Гилях, а в Чашниках он нашел своего старого друга, который состоял в одной организации с Соломоновым и был одним из самых активных ее участников. Несколько слов о нем.

Николай Тимощенко, человек беспартийный, учительствовал в гилянской школе и оттуда в 1939 году был призван в армию. Участвовал в боях с первого дня войны; раненный в ногу, остался на поле боя. Крестьяне подобрали советского командира, спрятали от фашистов и вылечили. В конце июля, переодетый в гражданскую одежду, слегка прихрамывая, Тимощенко вернулся в Чашники, где жили его жена и дочь. А в середине августа, после встречи с Колосом, началась его подпольная работа. Он был смел и осторожен, фашисты ни в чем не подозревали беспартийного учителя, а знакомства у него были большие. В каждом учреждении нашелся свой человек, помогавший подпольщикам. На радиоузле, например, работал Кирилл Никитин. Через него группа слышала все передачи Москвы, а Тимощенко и Колос оформляли их в виде листовок и распространяли по деревням.

На чашницкой мельнице служил Сыско. Там встречались и подолгу задерживались крестьяне всего района. Туда же приносили свои сведения связные группы, и там от Сыско получали задания и листовки. А иногда и оружие провозили они вместе с зерном и мукой.

Активно помогал подпольщикам и уважаемый всеми заслуженный врач республики Терешков — лечил, снабжал медикаментами, выполнял отдельные поручения во время своих частых поездок по району.

Подпольщики-комсомольцы, тоже проводившие значительную работу среди населения и собиравшие оружие для предстоящей борьбы, связались с группой через сына Терешкова — студента Олега. Горячий и честный был парень. Произошел с ним такой случай. Бывший одноклассник и друг его, некий Булавко, поступил в полицию. Он не только не послушался Олега, отговаривавшего его от этого позорного поступка, но еще и хвастался перед ним своей разгульной жизнью — девками, самогоном, безнаказанностью — и звал последовать его примеру. Комсомольцы решили убить изменника, и Олег, выследив Булавко, застрелил его днем среди улицы в Московской Горе. А когда один из наших ополченцев удивленно сказал Олегу:

— Да ведь он — твой приятель.

Олег ответил:

— Не может мне быть приятелем предатель!

Чашницкая организация готова была к выходу в лес, но оружия на всех не хватало. И вот Тимощенко, вернувшись с Липовецкого совещания, выбрал трех надежных товарищей, на которых еще не косились фашисты, и поручил им записаться в полицию, чтобы добыть оружие. Так они и сделали, а через два дня, улучив удобный момент, овладели всеми винтовками, которые находились в полицейском участке. Другие полицейские отдыхали в это время, лежа в своей казарме, тут же рядом, за перегородкой.