Руководимое Центральным Комитетом Коммунистической партии Белоруссии, партизанское движение развернулось очень широко, охватив всю территорию республики. Мы видели это на каждом шагу, почти в каждом районе встречаясь с отрядами и группами народных мстителей. Ведь на Лукомльском озере, еще до организации Гурецкого отряда, действовали группы капитана Черкасова, старшего лейтенанта Смирнова, младшего лейтенанта Немова. Потом — параллельно с нами — в других районах многочисленные группы и партизаны-одиночки не давали врагам покоя. Уходя в Западную Белоруссию, мы знали, что на нашем месте остаются отряды Заслонова, Кузина, Воронова и других. Во время перехода мы тоже не раз встречались с народными мстителями. Около Червоного озера находились отряды Комарова и Козлова. Тут же к нам присоединились Каплун и Лагун со своими людьми. Они перешли из Орликовских лесов. А до них в этих лесах оперировал Жуковский, погибший в 1941 году. Из остатков его отряда возникла группа Васильева, разросшаяся позднее до бригады. И, наконец, на Выгоновском озере мы установили контакт более чем с десятью отрядами партизан, среди которых были и крупные: имени Щорса, имени Ворошилова, имени Чапаева, имени Димитрова, «Советская Белоруссия» и т. д.

Они были разбросаны по всей Западной Белоруссии: в Беловежской пуще, под Слонимом, Пинском, Брестом, около Барановичей, под Гродно. Большую работу вел Брестский подпольный обком партии. Многие отряды западного Полесья были связаны с ним, получали от него руководящие указания, снабжались оружием и медикаментами. Мы часто встречались с бойцами этих отрядов, а иногда и операции проводили вместе. Они, видя наши автоматы 1942 года и зная, что мы снабжаемся взрывчаткой и имеем связь с Большой землей, считали нас десантниками.

Многие из местных партизан просились в наш отряд, и некоторых мы принимали. Так, например, принята была группа лейтенанта Мирового, который за короткое время работы у нас проявил незаурядную находчивость и смелость. Это его группа спалила в Ружанской пуще сарай с немцами. А в другой раз он сжег немецкий эшелон с горючим.

Дело было так. Возвращаясь с задания, Мировой узнал от своего связного, что на станции ждут состав с нефтью и бензином. Жалко было упускать случай, а взрывчатки уже не оставалось. И Мировой нашел выход — обстрелять.

Вместе с группой подобрался он к дороге (дело было днем) и залег в канаве, метрах в двухстах от полотна. Долго ждали и даже стали сомневаться: не отменили ли поезд? Наконец, когда начало смеркаться, чуткие уши подрывников уловили знакомый гул. Потом — далекий свисток и белая змейка пара над трубой еще не видимого паровоза. А потом и паровоз вынырнул из-за поворота. Этот самый. Прямо за тендерам — две нефтецистерны, за ними — платформы с бочками (должно быть, бензин), опять цистерны и платформы.

Пропустив паровоз, партизаны открыли стрельбу бронебойно-зажигательными пулями по цистернам. С первых же выстрелов загорелась и взорвалась вторая цистерна. Страшный красный огонь полыхнул над ней и, сбиваемый встречным движением воздуха, охватил соседнюю платформу. Машинист прибавил ходу. Это еще больше усилило огонь. Бензиновые бочки, не выдерживая жары, тоже начали рваться. Они взметали вверх новые столбы пламени или — подбрасываемые взрывами соседних бочек — сами взлетали над платформами. А за ними загорелись другие цистерны, и весь поезд, убегая на восток, оделся сплошным огненным гребнем, окутался черным дымом. Пылающая масса пролилась на полотно и там продолжала гореть. Закат потухал, темнел, но все ярче становилось зарево над железной дорогой.

В результате этого налета немцы потеряли четырнадцать цистерн, а пожар на полотне, свирепствовавший всю ночь, уничтожил около трех километров пути.

Таков был Мировой. И таких смелых бойцов в разбросанных по западной части Белоруссии партизанских отрядах было много. Принять их всех мы, конечно, не могли. Для подрывного дела не требуется много людей, да и взрывчатки и арматуры на всех у нас не хватило бы. Широко развернув свою работу, мы и сами зачастую испытывал острый недостаток тола. Но помочь этим отрядам организовать взаимодействие и наладить совместную борьбу с врагом мы были обязаны. Поэтому-то я и решил провести совещание с командирами и представителями этих отрядов.

Оно состоялось двадцать восьмого августа в лесу, недалеко От деревни Свентица. Собралось двадцать два человека — от восьми отрядов и четырех групп. На небольшой лесной полянке мы расположились прямо под открытым небом, сидя на траве и на каких-то старых бревнах. Никаких секретарей не было, и никаких протоколов не велось, только я записал для памяти фамилии участников и краткие характеристики отрядов.

С этих характеристик и начался разговор. Волнуясь и торопясь, каждый рассказывал о своем, и все, как один, говорили о готовности их товарищей к решительным действиям, к настоящей войне с фашистами. Но для этого необходимо оружием пулеметы, пушки, автоматы, боеприпасы… Очень остро поднимался вопрос о раненых: как быть с ними в партизанских условиях? Нельзя же бросать их на поле боя на произвол и издевательства жестокого врага… И, конечно, необходима постоянная связь с Большой землей для получения руководства и для того, чтобы Родина знала о своих сыновьях, чтобы советские люди не считали их погибшими или пропавшими без вести.

Многие из выступавших жаловались на ту излишнюю и даже вредную «демократию», которая до сих пор существует в некоторых отрядах. Выбираются командиры, «Реввоенсоветы», планы операций предварительно обсуждаются на общих собраниях. Командир не хозяин в отряде. Это ослабляет дисциплину и снижает боеспособность партизан. Вследствие этого усиливается текучесть личного состава отрядов. На текучесть жаловались почти все участники совещания. Ясно, что с такими порядками не только воевать, но и существовать трудно.