Борисенков Глеб Витальевич
Шрифт:
И тогда Урман решился призвать тьму. Если Бог допустил такое, то ему больше не было места в сердце. Воин призвал самое великое зло, и ощущение осквернения прокатились по телу. Но что бы он ни призывал из Бездны, ничего не происходило. Стрелы всё так же выкашивали солдат, а немногие счастливцы, добежавшие до башенки, столкнулись с троицей мечников.
Урман видел искры от ударов по металлу и разлетающиеся брызги крови. Силуэты мечники расплывались перед броском, сверкала белая полоска стали, и свежий труп переваливался через перила. Урман остановился, за спиной были только убегавшие. Не меньше полусотни истыканных мертвых тел запрудило реку и мост.
Три мечника, в алых плащах и фигурном легком доспехе, смеялись и манили рукой. «Какие странные изогнутые мечи, – подумал воин и попятился назад. – Разве должны они занимать меня? Так ли уж важно добраться до них? Я просто умру, как умер обычный паренек Неждан, так и не доживший до большего. Чего я добьюсь? Кому станет легче от моей смерти? Это не тот враг, ради которого я покинул Рюген».
В него не стреляли, после удачного боя солдаты почти любят соперника и великодушно дарят свободу.
В лесу было тихо и спокойно. Всё так же напекало солнце, клубилась едкая пыль, и сухие крючья кустарника раздирали плащи. Но это уже стало почти родным и добрым, по сравнению со злой рекой. Остатки разбитой колонны бесцельно бродили между деревьями. Несколько десятников вялыми голосами собирали наемников в кучу.
– Рядом должны быть броды! – предложил Серый. Урман и не заметил, как тот уцелел. – Можно спуститься вниз по течению.
Остатки колонны без порядка и начальства двинулись в обход. Растянувшиеся солдаты отдельными группами перешли реку, и к вечеру доплелись до крепости. Не менее сотни наемников пропало без вести.
– Тьма не есть особая сила, как то толкуют священники. Тьма – это бессилие. Вот я в отчаянии к ней обратился, и что получил? Силу? Храбрость? Удачу? Ничего! Это просто бессилие, злоба от слабости и никчемности, – рассуждал Урман. – Теперь у меня есть семья – мой десяток. В заботе о других я обретаю силу. Может всё, что я натворил, с тех пор, как меня бросили и были величайшими глупостями, но это мои глупости и моя жизнь. Я иду дальше!
Каменные стены Дубно внушали уважение. Они словно говорили, что здесь есть закон, деньги и сила, которая заставит считаться. Сломленные, уставшие наемники смотрели на местных, как на Богов. И тем хуже был прокатившийся шёпот, что все местные словенцы предатели.
– Нас ненавидят! Они проводят отряды роялистов. И Дикие кланы, даже эти безжалостные чудовища, на стороне Железного короля! – подслушал Марий. С каждым часом ему всё меньше и меньше хотелось оставаться наемником. Близилась великая битва.
– А что это за кланы?
– Раньше это была их земля. Они правили полями, а словенцы отсиживались в городах и платили дань. Потом началась всеобщая война, кланы изгнали в дикую пустошь, но они не сгинули. Лишь стали злее и сильнее. Некоторые из них начинают возвращаться, – распинался Ковыль. – А когда они вернут свою землю, настанет конец света, потому что Бог их проклял и они нарушат высшую волю!
«Хороший город, чтобы можно было переждать бурю, – подумал Марий. – Я не стану умирать за чужие интересы. Пришло время отчалить с тонущего корабля»!
Глава III
Дубно жужжал как разворошённое осиное гнездо. Под крепостными стенами собирались наемные отряды городов-союзников. Уже сейчас собралась огромная армия, достаточная для победы, но новые подкрепления продолжали подходить. Маркитанты и обозники шныряли туда-сюда между военным лагерем и городом, запруживая дорогу потоком фургонов и телег.
Честь расквартироваться в Дубно досталось только наемникам Перемоги. Марий подозревал, что Карась наживался на войне, брался за любую грязную работу. Полк, опозорившийся на расправах, могли впустить за городские стены только на задание. Юноша не собирался дожидаться ответа. Город казался достаточно большим, чтобы затеряться, и хорошо защищённым от роялистов.
Даже не предупредив Урмана, парень покинул казарму. «Жаль, конечно, бросать наивного солдафона, – подумал Марий. – Но выбора нет, не тянуть же за собой»!
Дубно сразу понравился – брусчатка на улицах, каменные дома, яркая черепица на крышах двух-трехэтажных зданий. По центральной улице так много перемещалось людей, животных и повозок, что она напоминала живую реку. Огромный рынок состоял из нескольких рядов: оружейного, овощного, мясного, книжного. Книжного! В отличие от отсталого Рюгена в Поморье печатали книги. Грамотность не была уделом одних монахов.
Когда восторги стихли, Марий понял, что отец далеко, полк тоже, а есть надо. Для человека благородного сословия работа означала что-то странное, чужеродное и презренное. В худом кошеле оставалось несколько мелких монеток.