Внезапно Марий заметил серые плащи наемников с голубой нашитой ленточкой на плечо и ладьей на щитах. Символ Рюгена! Это был его бывший десяток!

– Ребята! Помогите, меня местные ни за что убивают! – выкрикнул Марий и ничком повалился на мостовую.

– Мечи из ножен! – скомандовал Урман. Новый десятник не был ни хитрецом, ни особо умным, но зато ему можно было довериться. А доверие много стоит в смутные годы.

– Стена щитов!

Наемники закрыли Мария. Преследователи попятились прочь.

– Он под подозрением! И оказал сопротивление!

Десятник промолчал. На мгновение Марий поверил, что сейчас его выдадут стражникам. Но Урмана занимало другое: с одной стороны беглец дезертир, с другой – он сам притащил товарища к черту на кулички. Теперь за желание идти в компании приходилось расплачиваться совестью.

– Пошли вон, шавки! – рявкнул Урман. Наемники любили десятника, ему не надо было что-нибудь говорить или приказывать. Любые действия десятника были столь естественны, что, казалось, будто это не Урман приказывает, а наоборот, идет на поводу. Солдаты надвинулись вперёд, стражи, ругаясь, отступили.

– Какое же ты дерьмо! – бросил Урман и дважды съездил друга по лицу. Марий упал на колени, не смея поднять головы. – В строй, солдат! Я тебя привел, я и отведу назад!

Наемники шли дальше, к рабочим кварталам. По приказу консула полк зачищал город от сочувствующих Железному королю и сторонников Алых отрядов. Ночь обещала быть кровавой. Но уже никто не чурался убивать невинных людей, хотя именно ради них солдаты прибыли из-за моря.

– Грядет буря! – напророчил Ковыль. – Я чую тьму! Вороны летят за северянами на пир! Конец света близок!

– Дурак! – хмыкнул Серый и подвесил щит на спину. – Железный король самый обычный солдафон. Мало ли их было? Разве сильно изменится мир от того, какой местный царёк будет владеть лугами?

– Закон нарушен! Устои рушатся! Грядет время перемен!

– Что ни говори, а битва будет изрядная, – сказал Урман. В последнее время он редко говорил и только по делу. – И много наших поляжет. Вот только это наш единственный шанс доказать, что мы не зря жгли и убивали! Я выложусь на все сто, а вы, вы со мной?

– За Урмана! За Рюген! – заорали наемники.

То, что произошло позднее, Урман старался позабыть. Десятник имел подробный список людей, которых надо было устранить. За каждую голову платили серебряной монетой. Солдаты вламывались в дома, вытаскивали жильцов за волосы и выясняли личности. Если нужного человека не оказывалось на месте, они отрезали голову другому несчастному, чтобы не отставать от плана. Ковыль едва тащил за собой насквозь промокший мешок с трофеями.

След десятка отмечала кровь. Несколько раз на наемников нападали рабочие, но разбегались прочь, познакомившись с клинками.

– Господи! Прости меня! – шептал Урман, но не мог остановиться. Его несколько раз рвало, но рыцарь был слишком послушен, верен приказу, чтобы не подчиниться.

К рассвету побоище прекратилось. Рассеянные партии наемников возвращались к казармам. Бравада прошла. Шли в молчании. Даже самый последний мерзавец ощущал себя осквернённым, грязным.

– Ты всё молишься, Урман! – прошипел Марий. Лицо покрывала запёкшаяся кровь. – Ты веришь в справедливого Бога! Считаешь себя выше, чище, благородней других!

– Замолчи, пожалуйста, не надо…

– Нет, надо! Рыцарь, защита слабых, сирот, стариков, женщин. Господи, я никогда не видел столько крови! Мы прокляты! Нам не будет места ни в одном из миров! Урман! Ты хуже всех! Они, все эти отщепенцы, лишь мусор, морская пена на берегу, но ты… пёс, послушный пёс! Нет ничего хуже таких хороших послушных псов, которые служат мрази!

– Хватит! Заклинаю, заткнись!

– Я только выполнял приказ! Я читал про таких как ты, про Дикие кланы. Там, где они прошли, не росла даже трава. Когда захватили в плен одного из этих убийц, он казался непогрешим. В деревнях начинался праздник, чтобы разорвать его на кусочки. Пленник же до последнего твердил, что всего лишь выполнял приказ. Жизнь за клан! Ненавижу тебя!

– Много узнал? – ухмыльнулся мужчина. Голос был грубый, ломающийся, с каким-то нарочитым, издевательским акцентом. Собеседник будто специально коверкал слова и путал ударения, чтобы лишний раз подчеркнуть презрение к местным диалектам. Весь в чёрном с головы до ног, как монах, он производил отторгающее впечатление. Серый подумал, что ни за какие коврижки не захотел бы увидеть лицо под глухим балахоном.

– Есть немного. Разве это относится к делу?

– Не стоит мне дерзить, – Чёрный коготь едва не коснулся носа. Серый судорожно вздрогнул как утопленник. – Помни, с кем разговариваешь! Отвечай! Что происходит? Только не говори, что битва, не слепой!