Борисенков Глеб Витальевич
Шрифт:
Сергий снова поднялся в воздух. Могучая рука ухватила за шиворот и несколько раз тряхнула. Агент был очень сильным и ловким человеком, но перед монстром, все способности были детскими шалостями. С Владимером смогли бы справиться разве что древние патриархи Цитадели.
– Завтра, на рассвете, откроешь тайную тропу! Я пройду со всем войском! Но после, когда я уничтожу Разрушителя – мой тебе совет, услуга за услугу, убирайся прочь, проваливай! Я найду всех твоих агентов, любого замешанного в грязных делишках и задавлю своей рукой! Понял? Не вздумай! Так, как грезят Демоны, здесь не будет! А теперь пшёл вон, собака! До завтра!
Могучая рука закинула агента вдаль, и он тяжело рухнул на землю. Гудело всё тело. Сергий с трудом унял нервную дрожь.
– Было просто чудо, что удалось увести из-под его носа книгу, – прошептал Сергий. – Чудовище, настоящий монстр!
Урман собирался спать. Последнее время он жил как животное – действовал не задумываясь, по привычке. Тренировался, стрелял из лука, уходил молиться на могилку Лиры. Там, он садился, и часами смотрел на плиту. Спасибо Хмелю, помог с похоронами. Для бывшего гильдийца она тоже значила очень много – и как друг, боевой товарищ, память о славном прошлом.
Полог шатра разошёлся. Внутрь пролезла огромная фигура в чёрном плаще с капюшоном. Урман услышал тяжёлую поступь шагов, сипение, почувствовал странный приторный запах. Это был Владимер! Проклятый колдун возвратился!
– Я искал тебя, Урман! – начал Владимер. – Ты сумел освободиться от моей власти. Ныне я не хозяин тебе. Поэтому приглашаю как союзника, равного – встать под стяг! Ты нужен нам!
– Кому нам? – рыцарь и сам удивился своему безразличию. Владимер перестал пугать. Пусть хоть убьёт прямо сейчас, лишь бы прошла пустота в груди.
– Делу Света! Не смотри на меня – да, я чудовище, урод, но почему так случилось? Я пострадал на войне – все силы были брошены на победу. Я один, раздавлен, лишён облика, навеки опорочен, но не сдался. Знаешь, я завидую тебе, Урман! Ты хотя бы сохранил облик. Тебя любят – а меня ненавидят и боятся! Ты нужен мне!
– Что я могу? – отмахнулся рыцарь. – Я слабак! Ничтожество! Проиграл все сражения! Меня бросил собственный полк! Я плохой муж, сын, человек. Мои руки в крови, Бог отвернулся, больше не слышит молитв! Да, Владимер, мы похожи. Я – твоя копия, только молодая и ещё наивная. Но я буду хуже, безжалостней. Ты ведал подъёмы, славу, честь! А у меня ничего не было: я всегда был один, нищий, прожил в дыре! Только самообман позволял идти вперёд. Но туман лжи развеян! Я верил в честь – но её у меня нет! Я бесчестен! И где была моя честь – когда пил кровь, резал других чтобы продлить агонию?
Урман вытянул меч из ножен. Посмотрел на него – блестящий, покрытый узорами.
– А ещё я трус! Даже не могу заколоться! Нет, всё это ложь – про самоубийство и уход трусов! Да, ложь! Трус – это я, который не может сделать ещё один логический шаг и подвести закономерный итог. Вот моя судьба! Так должно быть, пора заплатить по счетам! Но рука разом слабеет. Я не могу – потому что трус. Ты зовёшь меня за собой – и я пойду! Хотя знай, мне плевать на твой вшивый Радужный город, и я ненавижу тебя Владимер, как своё будущее – уродливое отражение в кривом зеркале! Я иду, чтобы сдохнуть! И желательно захватив побольше врагов, потому что страшно умирать одному! Я ищу смерти и найду её! Пусть даже и там, на краю света, на чужбине!
– Завтра выходим! Я пришлю за тобой, – буркнул Владимер и заторопился наружу. Слова Урмана зацепили за живое. Он возвращался в лагерь и вспоминал детство, академию магии, Натали. Тогда никто не мог бы подумать, что так всё выйдет.
Хмель был самым взрослым из своей группы. По меркам гильдии он смело мог называться стариком, ему шёл тридцать четвёртый год. Маги обычно были куда более молоды, той же Лире едва исполнилось двадцать. Волшебство сокращало жизнь, а точнее не оно само, а тот рискованный образ жизни. Гильдийцы жили отдельными группами, ковенами. Хмель потерял свой ковен, когда отказался переходить на службу королю и бежал с отрядом Лиры. Больше не было друзей. Хмель был совсем один. Хотя говорили, что у него есть непризнанный ребёнок где-то на западе, но он даже не мог вспомнить, сын или дочь. Раньше всё казалось смешным, нелепым. Есть только ковен, походы и война! Остальные – мусор! Но теперь, после стольких событий, Хмель понимал, что немолод, одинок и беззащитен.
Смерть Лиры стала ударом, той потерей, которую невозможно перенести и не измениться. Отчаяние, безнадёжность, тоска – захлестнули мужчину. Всё чаще и чаще он возвращался к мыслям об одиночестве и страх голодной старости заставлял вцепляться в рукоять меча. Хмель выбегал из шатра и рубил молодую траву, пока, задыхаясь, не падал наземь от усталости.
– Ты пустое место, ничтожество, мусор! От тебя одни беды! Взгляни – впереди нет спасения! Нет смысла продолжать барахтанье! – нашептывали внутренние демоны. Хмель всё чаще начинал прислушиваться к ним. Иногда, репетируя, он подносил острие меча к левой стороне живота и примерялся, как зарезаться. Или проще перерезать горло?
Вечером, как раз после объявления Владимера, Хмель возвращался из кабака. Там только и твердили о солнечном затмении, сошествие с неба Ангела Смерти и грядущих бедах. Баяли и о недавнем сражении. Гибель Железного короля осталась второсортным, посредственным явлением. Ну, умер и пусть умер! Хвалили некого Робара, будто преломившего знамя и повалившего орденского чемпиона. Ещё рассказывали о странной схватке. Один прославленный убийца Берд по прозвищу Демон сразил Азата Великолепного. Азат считался лучшим королевским лазутчиком. А Берд на прошедшей войне убил несколько сотен человек и носил плащ с подкладкой из волосяных колтунов.