— А тебе слова переворачивать слабо!

— Не собираетесь ли вы меня учить, сударь? — ответил Костя ледяным тоном Атоса.

Жаба тем временем уныло и методично упражнялся в плевках, устроив катапульту из двух пальцев. На подушечку указательного надо было взять с языка немного слюны и, придержав большим, — щёлк! — плевок летел к потолку.

— А до Гебуса доплюнешь? — подбодрил его Костя.

— Ещё как!

И Жаба стал обстреливать Зацепу. Недолёт, недолёт, перелёт — попал!

— Кончай! — закричал Зацепа. Он попробовал отвернуться и закрыться рукой.

— Рёбушки, а вы чего смотрите? — обратился Костя к Ганшину и Поливанову. — Ну-ка, залп!

Зацепа загородил лицо локтем, защищаясь от плевков, летевших уже отовсюду. Костя скомандовал, чтобы Жаба подъехал на кровати к нему и отогнул руку, — пусть не закрывается.

— Ребята, кончайте, — взмолился Зацепа. — Ну что я такого сказал?

— Сам помнишь, — ответил Костя как бы лениво.

— Ну, не буду больше, — проныл Зацепа.

— Повторяй тогда за мной, — сказал Костя. — «Я сопливый гад».

— Ну… Я — гад, — пробормотал потерянно Зацепа.

— Нет, ты скажи: «Я сопливый гад».

— Ты сопливый гад.

— Ах, вот ты как? — рассердился Костя. — Жаба, дай ему как следует.

— Не надо!!!

— Тогда повторяй за мной: «Я вонючий гад и фашист».

— Ну, я вонючий гад и фашист… Отпусти! Отпу-сти-и-и!

— Да хватит, — вступился Поливанов. — Он же сдался.

— А чего кобенился? — возразил Ганшин. — Что от него убудет? Сказал да забыл.

— Много вы с Игорем понимаете, — осадил их, мельком взглянув на обоих, Костя.

Ганшина восхищало это в Косте: как он умел обрезать на ходу, припереть любого к стенке! Как логично, точно, неоспоримо рассуждал! Спорить с ним невозможно. Кажется, кругом ты прав, только так и может быть, а он сказанёт что-то, будто невзначай, — и привет, нечем крыть. Оттого и все ребята за него.

Сейчас Костя мучительно морщил лоб, придумывая, что бы ещё потребовать от Зацепы.

— А теперь скажи: «Я никогда не буду ругать Костю».

— Я никогда не буду ругать Костю.

Зацепа повторял слова механически, послушно, и это начинало приедаться.

— Нет, скажи так: «Я никогда не буду ругать нашего дорогого Костю».

— Я никогда не буду ругать дорогого Костю, — покорно, безразличным тоном повторил Зацепа.

Наконец Косте это наскучило. Да и тётя Настя как раз появилась: внесла довольного, красного, распаренного Гришку. Развернула его из одеяла, уложила на постель и стала готовить к ванне Костю.

Ганшину давно до смерти хотелось попросить у Кости одну вещь, но он всё не решался. Два дня назад Изабелла принесла из поселковой библиотеки стопку книг: все были давно читанные, детские. «Таинственный остров» Костя раньше читал, он достался Поливанову. А Костя захватил толстенькую книгу в серо-голубой обложке: на ней был изображён какой-то необычный тупоносый самолёт с гусеницами, как у танка, под крыльями.

— Костя, пока тебя моют, «Истребитель два зет» дай почитать, — попросил противным самому себе, заискивающим голосом Ганшин. — Я верну.

— Ладно, держи, — великодушно согласился Костя и вынул из-под матраца книгу. — Учти, с тебя пятьдесят щелбанов, — добавил он небрежно.

Севка поспешно согласился, и теперь перелистывал книгу, вдыхая аромат типографской краски, клея и бумаги. В книге описывалось, как на московском аэродроме была найдена оброненная кем-то записная книжка с химическими формулами. Замечательный учёный Лебедев по просьбе Наркомвнудела попытался разобраться в ней и едва не стал жертвой шпиона по кличке Штопаный Нос. Этот Штопаный Нос уничтожал наших людей, давя кнопку на бумажнике и выпуская струю отравляющего газа…

«Пумпель подошёл к портрету и нажал рычаг, скрытый за оконной портьерой, — читал Ганшин, забыв про всё вокруг, с колотящимся сердцем. — Портрет отодвинулся в сторону, обнажив стену. Второй нажим на рычаг — и кусок стены приоткрылся, обнаружив замаскированный несгораемый шкаф. Маленьким ключом Пумпель открыл тяжёлую дверцу и вынул из шкафа чёрную шёлковую папку…»

— Сева, гони книгу, — прервал его Костя, которого уже принесли из ванной.

— Костенька, ну до главы, ну ещё немножко, — попросил Ганшин.

— Дочитал, как Лебедева в плен захватили? — спросил Костя. — У экватора посадили на воду аэролодку, когда он на Южный полюс летел, и в фашистскую подводную лабораторию…

— Не рассказывай! — взмолился Ганшин, не отрывая глаз от книги. — Сейчас… Уже война началась.

«— Что вы скажете, генерал, о пирожках с двойной начинкой профессора Мерца? — читал, летя по строчкам, Ганшин.

— Бомба этой системы тройного действия. Взрываясь, разрушает здания и поражает осколками насмерть. Уцелевшие получают хорошую порцию удушливого газа и тоже гибнут…»