Шрифт:
«Войдет или в о ш л а уже злополучная вершина в эту память?» — подумал человек, пытаясь постичь тот рубеж Времени, на котором он оказался у знаменитого поворота, на нем путешественники останавливали коней или прерывали шаг и, пораженные открывшимся выразительным пейзажем, благоговейно замирали.
Он вспомнил вдруг, что видел уже, как Иисус Христос уселся здесь на молодого осла, которого ученики взяли под уздцы и повели по зеленым полям под тенистыми кронами окаймляющих дорогу деревьев.
Дорога круто поворачивала к северу, открывая взору и Верхний Город, и дворец Ирода, и соединяющую его со дворцом Асмонеев Стену Давида, и величественный Сион с храмом Яхве.
И человек вспомнил, что да, он уже видел, как окружившие Христа люди принялись срывать с себя верхние одежды и бросать их под копыта кроткого ослика вперемешку с оливковыми ветвями.
Кто-то из учеников — кажется, это был Иоанн — крикнул:
— Осана Сыну Давидову! Благославен грядущий во имя Господня! Осанна в вышних…
Толпа дружным ревом подхватила клич, а некая дряхлая старуха с горящими глазами схватила человека за плечо костлявыми пальцами и захрипела, тыча другой рукою в смущенно улыбающегося Христа:
— Это он! Это он воскресил Лазаря из мертвых…
Сейчас здесь было пустынно и тихо. Приблизился несусветно жаркий полуденный час, движение на дороге замерло.
Он стоял, любуясь городом, залитым беспощадным солнцем, зной не беспокоил его и не мешал любоваться царственной мантией гордых башен.
Беспокоило другое. Человек не знал, в каком времени он живет. Да, это Иерусалим времен Иисуса Христа, и вход в город Мессии уже состоялся, ведь он был тогда здесь, на этом месте.
Но случилось ли уже трагическое восшествие на Голгофу?
Жив ли тот, на встречу с которым он снова пришел, не зная еще, кто он и откуда явился в эти древние времена.
«Погоди, — сказал себе человек. — Если я считаю времена древними, значит, живу в ином, далеком отсюда мире. Это уже кое-что… Теперь бы узнать, зачем меня послали в странную командировку…»
Он вздохнул и неторопливо двинулся к городу, стараясь не ступать босыми ногами на разбросанные в обилии по дороге острые камни.
«Путь для меня знакомый», — подумал человек, резко подаваясь в сторону, чтобы идти по обочине, и ощутив под мышкой закрепленный на ремнях длинный нож в кожаных ножнах.
Присутствие оружия напомнило ему о задании, которое надлежало исполнить, хотя человек еще смутно представлял, как поступать ему дальше.
«Мне надо встретиться с кем-нибудь и получить дополнительную справку, — пробилось в сознании. — Но почему Иисус так горько плакал, когда входил в этот город?»
Чувство глубокой, но пока неясной скорби наполнило душу босого странника. Он попытался понять истоки великой печали, и внутренний голос вдруг произнес:
— Как и Христос, ты знаешь, что случится с Иерусалимом пятьдесят лет спустя. Помнишь его слова: «Это сокрыто ныне от глаз твоих; ибо придут на тебя дни, когда враги обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего»? И тебе известно, что сотворит с Иерусалимом Тит Флавий… Но разве ты и родичи твои несут ответственность за злодеяния, свершенные римским наследным принцем?
Оставь печали и смело иди туда, где ждет тебя н е к т о.
Голод напомнил о себе уже у Сузских ворот храма, и человек свернул к ближайшему кварталу, присел в короткой тени — солнце стояло еще высоко — отбрасываемой высоким забором, достал лепешку и горсть сушеных фиников, принялся размеренно и осторожно жевать, смачивая скупой слюною сухую немудреную пищу.
Стараясь не думать о предстоящей пока неизвестно с кем и опасной, судя по смутным подозрениям, встрече, человек осознал вдруг, что первые упоминания об Иерусалиме содержались в письменах, заполненных в Пятнадцатом веке до Рождения Христова. Это были письма царя Урсалиму к египетскому фараону Аменофису Третьему.
«Сколько же времени прошло с тех пор? — прикинул человек с ножом под мышкой. — От сегодняшнего дня — полторы тыщи лет. А от того века, из которого я прибыл?»
Последнее соображение обрадовало его, ибо со всей очевидностью доказывало: он вневременной гость в древнем городе, и гость, явившийся по отношению к иисусовскому Иерусалиму из будущего.
«Несчастный город, — подумал, вздохнув, наш странный путник, прекрасно знающий прошлое Иерусалима и ведающий его грядущее, только не могущий вспомнить собственное имя и время, из которого его занесло сюда. — За шестьсот лет до Рождения Христова тебя захватит Навуходоносор, царь вавилонян, в 588 году снова на полтора года осадит Иерусалим и полностью его разрушит. Да так, что вплоть до 537 года, до тех пор, пока евреи не начнут возвращаться из вавилонского плена, город будет лежать в развалинах».