– Господин Тельман, не так ли? Эрнст молчал.

– Ганс, - повернулся капитан к одному из вахмистров.
– Согласно инструкции...

К Тельману подошел дюжий полицейский с лицом хладнокровного убийцы.

– Руки вперед!

На запястьях рук Эрнста Тельмана щелкнули наручники.

– Этого тоже, - кивнул капитан на Вернера Хирша.
– Выводите!

В дверях он оглянулся на Марту, которая, бледная, окаменев, сидела на стуле.

– Фрау Клучинская, - сказал капитан, - вы находитесь под домашним арестом. Из квартиры не выходить. До особого распоряжения.
– Он еле заметно усмехнулся.
– Для сведения. Ваш муж Ганс Клучинский арестован на вашей так называемой даче...
– Капитан помедлил, - которая давно превратилась в зловонный рассадник коммунистической пропаганды.
– И он вышел из комнаты.

Двое вахмистров повели Тельмана, взяв его под руки.

На пороге Эрнст обернулся, прямо посмотрел на убитую горем женщину.

– Выше голову, Марта! Последнее слово скажем мы!

...В закрытой машине Эрнста Тельмана доставили в 121-й полицейский участок Берлина. Здесь его втолкнули в пустую комнату с зарешеченным окном, и в ней он оставался не более пятнадцати минут.

Щелкнул замок, открылась дверь.

– Выходи, красная собака!

Теперь его везли в открытом грузовике, в окружении десятка молчаливых полицейских. Наручники сняли. Эрнст Тельман поймал несколько любопытных, и, показалось ему, невраждебных взглядов.

«Куда меня везут?
– Через головы и спины полицейских Тельман пытался разглядеть улицы. И постепенно понял: - Едем в направлении Александерплаца».

Да, его привезли в президиум берлинской полиции, резиденция которого находилась на Александерплац, под усиленным конвоем провели в просторный кабинет.

За огромным письменным столом сидел пожилой полицейский полковник с серым, уставшим лицом и набрякшими веками («От бессонницы?
– подумал Тельман.
– От ночных допросов?»). У окна за маленьким столиком пристроилась стенографистка, белокурая, крупная, исполненная чувства ответственности; она старалась сохранить бесстрастность на холеном лице, но это ей плохо удавалось.

– Садитесь, - сказал полковник.

Эрнст Тельман опустился на удобный стул с мягким сиденьем.

Последовали вопросы: имя? фамилия? год рождения? специальность? принадлежность к партии?

– Свой арест считаю незаконным. На любые вопросы до встречи с адвокатом отвечать не буду. Прошу предоставить мне бумагу, ручку, чернила.

– Для чего?
– спросил полковник, не поднимая головы.

– Я напишу ходатайство имперскому обер-прокурору.

– С какой целью?

– Я потребую немедленно назначить ускоренное следствие по моему делу, потому что, повторяю, арест считаю ошибкой, никакой наказуемой законом вины за мной нет.

– Так уж и нет?
– Хозяин кабинета поднял голову, и Эрнст Тельман встретился с его взглядом. У полковника были свинцовые, тяжелые глаза, абсолютно неподвижные.
– Бумагу и пишущие принадлежности вы получите.
– Полковник нажал кнопку на боковой панели стола. Вошли два полицейских.
– В камеру.

Уже в дверях Эрнст услышал ровный, без всякого выражения голос:

– Ничто вас не спасет, господин Тельман.

...Камера была узкой, душной, с высоким потолком, под которым примостилось крохотное оконце в частой решетке. Кровать, выдвижной из стены столик, табурет.

Ему действительно принесли два листа бумаги, чернильницу, ручку. Ходатайство имперскому обер-прокурору было написано и передано молчаливому стражнику.

В этот первый день у двери его камеры несколько раз прозвучали шаги кованых сапог, останавливалось два или три человека (Эрнст Тельман физически ощущал их близкое присутствие), поднималась задвижка на круглом глазке. Его рассматривали...

– Слушай, Тельман!
– Голоса были явно пьяные.
– За сколько ты продался Москве? Знай, ты, сволочь, когда мы вытащим тебя отсюда, пробьет твой последний час!

А потом потянулись однообразные дни - один, второй, третий. Его не выводили на прогулки, не вызывали на допросы...

Аресту Тельмана 3 марта 1933 года предшествовали следующие события.

Тридцатого января 1933 года президент Германии Гинденбург назначил Гитлера канцлером страны - его партия национал-социалистов на последних, выборах в рейхстаг получила большинство голосов.

К власти пришли фашисты.

В этот же день Центральный Комитет Коммунистической партии Германии по инициативе ее Председателя Эрнста Тельмана обратился с призывом к Правлению Социал-демократической партии и ко всем профсоюзным организациям страны объявить всеобщую забастовку с целью свержения гитлеровской диктатуры.

В обращении, в частности, говорилось: «...Новый кабинет открытой фашистской диктатуры представляет собой объявление жесточайшей войны трудящимся, немецкому рабочему классу!.. Бесстыдное ограбление рабочих, свирепый террор коричневой чумы, ликвидация последних жалких остатков прав рабочего класса, безудержное стремление к новой империалистической войне - все это стучится теперь в дверь».