– Тельман, это вы?
– воскликнул он.

– Это я.
– Эрнст поднялся с топчана, поморщившись от боли во всем теле.
– И я заявляю вам решительный протест.
– Тельман сорвал с себя рубашку - все тело было в кровоподтеках, в сине-желтых припухлостях.
– Так ведут допрос ваши костоломы!
– Голос Тельмана дрожал от негодования.
– Знайте! Скрыть вам это беззаконие от общественного мнения не удастся!

Геринг ничего не ответил, отступил назад, дверь закрылась.

И Эрнст услышал, как там, в коридоре, фашистский лидер крикнул в ярости:

– Кто из следователей ведет дело Тельмана?

– Председатель земельного суда Брауне, - ответил Дильс.

– Этот кретин?
– загремел Геринг.- Он не может вести дело Тельмана! Ни при каких обстоятельствах! Все вы безмозглые кретины!

Опять топот ног по коридору, удаляющиеся голоса. у все смолкло.

Но ненадолго.

Не прошло и получаса, как дверь снова открылась. Два незнакомых гестаповца вывели Тельмана из камеры. ...
– Куда?
– спросил он.

– Не разговаривать!
– рявкнул в ответ один из его конвоиров. ,

...Лифт поднялся на третий этаж.

Эрнста Тельмана ввели в большой кабинет с четырьмя окнами. Над письменным столом висел портрет Гитлера. С дивана поднялся Дильс, и Тельман обратил внимание на бледность его лица; левый глаз подергивал тик.

– Вы сами во всем виноваты!
– закричал начальник управления гестапо.
– Ваш идиотский отказ давать показания вынуждает нас...

Дильс не договорил - в кабинет вошел Геринг. Шумно дыша и вытирая платком вспотевшее лицо, прошелся по кабинету. С размаху плюхнулся в кресло, сказал:

– Садитесь, Тельман, дружище!

Эрнст тоже сел в кресло. И теперь низкий столик с пепельницей из розового мрамора разделял их.

Герман Геринг пристально, не отрываясь, смотрел на Тельмана. Что-то тяжелое, свинцовое было в его взгляде.

– Я все выяснил, - нарушил молчание Геринг.
– Я только что разговаривал с людьми, которые допрашивали, вас.
– Была сделана внушительная пауза.
– Они в один голос утверждают: вы категорически отказались давать показания чиновникам, одетым в военную форму. Вы сами спровоцировали их...

– Это ложь!
– спокойно перебил Тельман.

– Что именно ложь?
– спросил Геринг, явно подавив гнев.

Эрнст Тельман поднялся с кресла и, глядя в ненавистное толстое лицо, сказал спокойно и твердо:

– Господин министр-президент, я делаю вам официальное заявление. Во-первых. Сказанное вам теми, кто присутствовал при моем допросе, продолжавшемся четыре с половиной часа и сопровождавшемся истязаниями, будто я категорически отказался давать показания чиновникам в военной форме, не соответствует действительности. Только один из них, а именно Гиринг, почти ваш однофамилец, - не удержался Эрнст, - был в военной форме. Это и есть ложь. Во-вторых. Я требую, чтобы из этого ада меня немедленно перевели обратно в Моабит. И не сомневайтесь, господа, все, что здесь со мной происходит, очень скоро станет известно в Германии. И не только в Германии,

Геринг и Дильс переглянулись.

Молчание затянулось.

– Хорошо, - сказал наконец Геринг, глядя в стол.
– Я согласен принять это ваше заявление.

Дильс нажал кнопку, утопленную в боковой поверхности письменного стола.

Вошли два гестаповца.

– В камеру.

...И прошли еще три томительных дня. Ни допросов, ни прогулок, ни свиданий с близкими.

Эрнст Тельман стал готовиться к самому худшему.

Двадцать третьего января 1934 года дверь камеры открылась. В проеме ее стояли четыре гестаповца, которые присутствовали на первом допросе.

– Выходи! С вещами!

...И опять недавно выпавший снег ослепил его на просторной Принц-Альбрехтштрассе. У подъезда стояла черная легковая машина,

Эрнста Тельмана втолкнули на заднее сиденье двое гестаповцев, сдавили с обеих сторон крепкими, упитанными телами.

Поехали. Следя за маршрутом, он с облегчением понял: в Моабит.

– Слушай, красная собака, - заговорил гестаповец, сидящий справа от него, когда впереди уже замаячила тюрьма, - предупреждаем... Если во время процесса в имперском суде ты откроешь рот, чтобы вякнуть о том, что с тобой происходило у нас, знай: мы вытащим тебя прямо из суда и загоним в такое место, где ты замолчишь навсегда. Притом не сразу. Понял?

Эрнст Тельман ничего не ответил, однако спокойно посмотрел в бегающие крысиные глаза, полные ненависти, усмехнулся и подумал: «Уж это я сделаю непременно, можешь не сомневаться, скотина».

И гестаповец отвел в сторону взгляд.

Машина въезжала в ворота тюрьмы Моабит.