Он ушел. Я посмотрел на альфонса, что гляделся в мое отражение. Салют, нетопырь. Скоро с тебя наемные члены Москвы будут взимать профсоюзные членские взносы.

Очень хотелось подраться. Футболист, как назло, все запаздывал. Решив навести о нем справки, я проследовал в зал, где наткнулся на Жанну. Она ликовала. С ее рук свисал шмат пиджачной подкладки.

– Сорву куш с фанатов.

– У подруги твоей, как я погляжу, когти крепкие.

– Не крепче, чем кулаки. Завтра в газетах напишут, что нападающий сборной получил травму на тренировке. Фингал у него на полхари.

– Выгодный оказался проект – любовник любовницы лесбиянки. За меня впервые в жизни подрались. Плюс разок предложили подраться вместо меня.

– Пожалуйста, увезите меня. Ну пожалуйста же! Я даже минуты не выдержу, – застонала Мария и задышала мне пеплом на воротник.

– Не дури, – погрозила ей Жанна. – И без тебя Матвей весь на взводе. Бермудского не расколол.

– А на что? – спросил я.

– На киношку. Фортунатов придумал сценарий и даже нашел режиссера, какого-то немца, говорят, семи пядей во лбу, и теперь, как всегда, все упирается в филки. – Жанна надела тряпку панамкой на фикус. – На фига она мне, правда, Дон?

– Ты пьяна, – сказал я.

– Причем в жопу. Я себе так противна, что и трахаться не хочу. Могу дать любому и не заметить. А могу не дать Брэду Питту. Еще пара таблеток – и я тебя, пупсик, забуду.

– А у вас бывает когда-нибудь так, что…

Жанна ее оборвала:

– Бывает. А иногда так бывает, что – уууу… – Изобразив истребитель, она вышла в пике и приземлилась на джентльмена в полоску. – Пардон, ради Бога, Олег Николаич!

– Пустое, – сказал джентльмен, подтянув себя ловко за брючные складки. – Ваш приятель?

– Мой друг, Дон Иван.

– Окантовский. Очень приятно. Вы здесь новенький?

– А вы олигарх?

Он заливисто расхохотался.

– Ну зачем же вы так! Всего лишь удачливый коммерсант. Нам надо как-нибудь с вами поговорить. Не возражаете?

– Разумеется, нет, – заверила Жанна. – Собеседник Иван замечательный. Еще раз простите, пожалуйста.

Вмиг протрезвев и ругаясь сквозь зубы, она поволокла меня в сторону.

– Вот пидор! Теперь не отвяжется.

Мария тащилась за нами и ныла:

– А у вас не бывает такого, что вы ни с того ни с сего понимаете вдруг, что кого-то убили? Просто на время как будто про это забыли, а тут раз – и как вспышка…

– Бывает немного не так, – сказал я. – Бывает, что я не убил и забыть про то не могу. Вот как бывает. Но про вспышку – все верно.

– Ишь, в дублеры тебя записал! – сердилась Жанна, и я уже чувствовал, что – на меня. – Собирает табун жеребцов для своей полудохлой кобылы. Не вздумай к нему подгребать. Ты ж не какой-нибудь там содержанец!

– Ты это серьезно?

Она впилась в меня мутным взглядом.

– Мне кажется, вас постигла недавно душевная травма, – сказала Мария.

– Эй, немощь, а ну отвяжись от него! – окрысилась Клопрот-Мирон.

– Перестань, – сказал я. – Ты пьяна.

– Сам ты пьян, чертов бомж.

Она обняла меня и заплакала.

– Ой, – сказала Мария.

– Чего “ой”? – заворчал ее муж, дополняя нашу компанию. – Не “ой”, а “ах”. Полный ахтунг. Я ему и в кишки уж пролез, а он ни в какую. Только бледнеет и лыбится, как жвачка на зубы. Вечность бы делать из этих людей, сносу б не было! Скряга. Карикатура! Ты чего тут скулишь? Домой агитируешь? Рано! Хочу с патриотом за родину выпить.

Мы насели на водку, а Жанна, окатив нас презрением, поплелась рисовать по паркету восьмерки и справляться у встречных, где Клара.

– А еще бывает до ужаса страшно, как представлю себе, что не быть никогда мне Шекспиром, Чеховым, Моцартом, Гауди… И зачем тогда жить?

– Ты для начала пипиську себе отрасти, а потом сокрушайся, родная, – посоветовал Фортунатов.

– А Жанной д'Арк? – спросила Мария. – Мне тридцать лет, и я никогда не стану уже Жанной д'Арк!

– Зато не взойдешь на костер. И потом, Жанна д'Арк – это только до свадьбы. Иди потанцуй. Вон тебе и напарник поспел: волосатая сволочь гусар Колотовкин. Отправляйся на перехват. Я, солдат, от него устаю. Абсолютно ничтожная личность. И, как любая ничтожная личность, норовит стать поэтом. Сам же примат, да и пьет, как свинья. На днях посетил Лужники, где вылез на лед обнаженным. Пришлось брить каток… Пока эти двое вальсируют, поделюсь с тобой, если хочешь, идеей блокбастера. Только признайся сначала, ты одностаночник или и нашим и вашим пуляешь? Не обижайся. Просто будь ты немножко и гомиком, я бы взял тебя в долю. Здесь есть пара фруктов, которые можно крутить на хорошие бабки. За дело святое не стыдно подставить очко – если, конечно, очко не твое, а чужое… Кино-то ты любишь?

– Не дергай руками, Матвей! Я кофе разлила на бюст, – пожаловалась симпатичная старушенция, вот уже минут пять караулившая в наших широтах возможность приткнуть свое ухо к какой-нибудь сплетне.

– Надеюсь, мрамор не попортила? – осведомился Фортунатов, отирая салфеткой пятно на запавшей груди. – Познакомься: Аглая Трофимовна Штучкина.

– Стычкина, – поправила бабка. – А вас как величать, юный принц?

– Фон Мирон он. Герой чеченской войны, – представил меня Фортунатов и грозно нахмурился: – Опять сквозь кордон проскользнула? Эта старая шельма, солдат, проникает повсюду, как вирус. Посетила две тыщи приемов – ровно столько, на сколько ее не позвали. А начинала свое прохиндейство с именин товарища Ленина.